Надежда Зорина - Превращение в зверя

Там, в скорой помощи, мне сказали, что она наиболее близкая знакомая Елены Кирюшиной, и посоветовали с ней поговорить. Так вот, эта Страхова спокойно посмотрела на меня и молча вышла из квартиры. Это было так странно, так невероятно, что я растерялся: не бросился за ней, а опустился на диван и долго сидел в каком-то оцепенении.

Я все понял неправильно и, как следствие, наделал массу ошибок. Я думал, что эта женщина в сговоре с той, подставной, Еленой. Винил во всем именно ее, подставную. Я даже тогда не понял, что убийство Евгения было случайным: он бросился на нее, а она просто защищалась. Ничего я не понял! С моей Леночкой было совсем плохо. Конечно, я не сказал ей о смерти мужа. Но… чувствовала она, чувствовала! А потом и поняла — сама мне сказала, что его больше нет в живых. Я отрицал, она не верила. Нельзя было ее оставлять без моего присмотра, но мне нужна была эта женщина, подставная Елена Кирюшина! Во что бы то ни стало я должен был выпытать у нее правду! И я…

— И вы пришли к ней и назначили срок в две недели?

— Нет, нет! Я ничего об этом не знал. Это был человек Дементьева, как понял я позже, но тогда я вообще ничего не знал об этой стороне их деятельности. А я… я стал следить за ней. И увидел, что она поехала к Дмитрию, сыну Семена Юдина. Провела там ночь, а утром… Мне трудно было решиться на такой шаг, но не было другого выхода, поймите! Ведь не мог же я рассчитывать на ее откровенность.

Собственно, план привезти ее сюда и… обработать по полной программе возник спонтанно. Я все следовал за ней и не мог ни на что решиться. Я не знал, что идет она к вам, частному детективу, за помощью, что сама напугана, что ей грозит опасность. Все это выяснилось гораздо позже.

Я привез ее в клинику и оформил как пациентку, чтобы не вызвать никаких подозрений. Хотел тут же начать с ней работать, но тут позвонила Леночка. Она была в таком состоянии, что мне пришлось срочно идти к ней. Я никак не мог ее успокоить, провозился довольно долго. Понимаете, ее даже сильнейшее успокоительное не брало! В общем, я чуть было не опоздал. Наш врач, Алексей Яковлевич, — он-то и оказался предателем! — опередил меня. Когда я вернулся, Алексей Яковлевич уже начал с ней работать. Он же и сказал Дементьеву о том, что привезли «подозрительную» пациентку. На нее, как на крючок, они хотели поймать Дмитрия. Там тоже велась довольно темная игра. Семен не дал конкретных указаний, не объявил прямо наследником клиники сына, но все счета были оформлены на Дмитрия. Дмитрий же… Он ничего не знал о деятельности отца, Дементьев этого предположить не мог, думал, что тот просто не хочет спонсировать клинику, ведет ка кую-то свою игру, и пытался на него воздействовать. Даже предпринял попытку доведения до самоубийства (инсценировка, разумеется — таблетки были вполне безобидны), но ничего не вышло. В общем, думали взять его Еленой, вернее, Людмилой. Вчера я увидел его здесь и сразу же позвонил вам. Хоть в чем-то нам повезло: благодаря моей растерянности, страху, полной неопытности в таких делах я не заметил, что Людмила выронила сумку. Теперь у нас появилась возможность связаться с вами, и вот… — Профессор развел руками и улыбнулся.

— Ну да, — кивнул Андрей, — с этим понятно. В общем-то все важные вопросы мы с вами прояснили. Кроме одного, пожалуй: для чего нужны были двойники?

— Об этом вам лучше было бы расспросить Дементьева, это он занимался подстановками, до позавчерашнего дня я ничего не знал.

— Но теперь-то ведь знаете?

— Я… Да, теперь я знаю. После разговора с Людмилой Герасимовой мне многое открылось. Потом сопоставил некоторые факты и пришел к ужасному выводу. Я позвонил Дементьеву, потребовал встречи. Он мне популярно растолковал, сообщником кого и чего я стал. Но… Хорошо, слушайте! — решился наконец Владимир Анатольевич. — Видите ли, лечение в нашей клинике — процесс длительный. Проходит несколько лет, прежде чем пациент может вернуться домой. Большинство родственников желают, чтобы пребывание его у нас осталось в тайне от всех: от знакомых, от коллег по работе, а главное — от государства, тем более что некоторые из больных уже совершили преступление, но, так или иначе, смогли избежать наказания. И вот, чтобы ни у кого не возникло вопросов, чтобы пациент не выпадал из жизни, за него тем временем живет другой человек. Переезжает в другой город, покупает квартиру, устраивается на работу, пишет письма, если есть в этом необходимость, друзьям. Никто ни о чем не догадывается. А потом, когда пациент готов к выписке… — Профессор замолчал и затравленно посмотрел на Андрея.

— Того, подставного, попросту убивают, — закончил за него Никитин.

— Да, но я об этом не знал. Честное слово, даже предположить не мог ничего подобного! Я…

— Подождите, — перебил его Андрей, — но как же эти люди соглашались?

— Вот тут-то они и применяли мой метод. Подыскивали подходящую кандидатуру и подвергали глубокой обработке. Видите ли, в глубинах сознания каждого имеется вина за совершенное преступление — некая травма, о которой человек помнить не помнит в обычном состоянии, но которую можно извлечь из подсознания. У нормального человека вина эта ошибочна — то есть человек не совершал никакого преступления, но, возможно, когда-то (в молодости, в детстве, чуть ли не в младенчестве) прочувствовал его. В состоянии транса происходит «извлечение»: человек переживает, как наяву, свое преступление, во всех подробностях, в мельчайших деталях. Он помнит об этом и при пробуждении, и не просто помнит, но и нисколько не сомневается в своей виновности. Вторым этапом воздействия становится доведение до самоубийства при помощи ультразвуковых волн. Небольшой по размеру аппарат устанавливается в квартире потенциальной жертвы. Самоубийство выглядит совершенно достоверным: жертва пишет записку (добровольно, без всякого принуждения — любая графологическая экспертиза это подтвердит) и кончает жизнь, по-настоящему, не в представлениях, реально кончает. Понимаете? И вот в чем состоит еще один фокус: ультразвуковые волны обладают еще одним «полезным» эффектом: жертва испытывает страх, этот страх гонит ее из дому, так что самоубийство всегда совершается где-нибудь в другом месте. Жертва переживает частичную смерть, а затем ее «воскрешают» и предлагают начать новую жизнь по новым документам в новом городе. Иногда, если в этом есть необходимость, сообщают, что срок жизни ограничен. Отказаться жертва не может, потому что, вопервых, хочет жить любой ценой, во-вторых, помнит, что убийца, если откажется, преступление предадут огласке. А впрочем, в открытую действуют редко. Так произошло и с Людмилой Герасимовой. Я ничего об этом не знал, да и… никогда бы на такое не согласился. Когда подошел ее срок, то есть когда я попросил о выписке Леночки, они придумали следующий план: Евгений знакомится с Людмилой, «влюбляет» ее в себя, обещает жениться (о том, что он ее муж по паспорту, она не догадывается), они переезжают в другой город. Где-то в пути от нее избавляются, и в другой город переезжает новая (а вернее, старая) семья Кирюшиных — моя Лена и Евгений. Но когда Евгения убивают, план приходится срочно менять — играть почти в открытую. Тогда-то к Людмиле и приходит человек Дементьева и назначает срок в две недели. Им важно было, чтобы она естественным образом уволилась с работы и переехала.