Геннадий Скубилин - Записки следователя

После метели, в затишье, хрустально-чистый воздух как будто дрожал, и виделось далеко-далеко.

Щурясь от искристых лучей утреннего зимнего солнца, командир отряда бойцов и милиции сотрудник Московского уголовного розыска Тихон Алексеевич Столицын последний раз окинул взором место, где пришел конец остаткам банды. Сверху, с взгорья, оно лежало как на ладони. Село просыпалось.

Хлопали двери деревенских изб, громко переговаривались крестьяне. Вот пошла молодая баба с младенцем на руках к запряженным саням. Кому-то крикнула по улице: «Захвати щепотку соли, возьми кожух да вертайся проворней, поедем крестить Прошку».

По заовражью с диким ржанием носились беспризорные кони, принадлежавшие плененным бандитам. Сами бьяковцы, мрачные, обросшие, все как один надежно связанные, были размещены на нескольких подводах.

Для Окска и всей губернии наступал ясный январский день молодого 1918 года без «серых волков» атамана Бьяковского-Прокоповича. Непривычно и смутно было на душе у Столицына: ну вот и закончилась операция «Дипломат». И он словно бы остался не у дел.

Но Тихон Алексеевич напрасно затосковал по работе. За сорок два года последующей службы в уголовном розыске на долю генерал-майора Столицына выпадет еще много испытаний. Все радости и невзгоды с ним будет делить его спутница жизни Зося Аркадьевна Столицына, сын и две дочери. Со своей супругой они часто будут вспоминать то романтическое знакомство в ресторане купца Слезкина.

Что же касается операции «Дипломат», то ее можно по праву отнести к одной из первых в истории рабоче-крестьянской милиции.

Увы, молодость — достоинство не абсолютное, а относительное. Но когда автор этого романа принес в квартиру Столицыным букет гвоздик, лица супругов, конечно же усталые и болезненные, разгладились от морщинок на некоторое время, засветились удальством.

Тихон Алексеевич, чтобы скрыть свое волнение, сбросил прожитые нелегкие годы, игриво стал русскую речь перемешивать с немецкой и французской.

Зося Аркадьевна, раздвигая плотные оконные шторы, бросила поощрительный взгляд на расшалившегося мужа:

— Ох, каким он представляет себя молодцом!

Затем хозяйка звенела чашками и блюдцами на кухне, а мне приятно было слушать ветерана, и перед взором вставала его юность, отвага, достоинство и честь.

Летят годы — написано в глазах стариков, а так недавно все проходило. Память хранит то биение сердец.

И вспомнилась восточная мудрость: юноша, заслужи себе имя, пока живы бывалые люди, родители.

1971—1984

Ночь пленила поселок с названием Цавля. Его освещали редкие лампочки на столбах. Затихли полсотни песчаных улиц. Райцентру, окруженному знаменитым сосновым лесом, ничто не мешало отдыхать и упиваться хвойным ароматом.

Все спало в покое. Нарушали тишину лишь грохот локомотивов и тявканье разбуженных дворняжек. Но поезда через здешнюю станцию проходили нечасто, а на ленивый лай всполошившихся собак не стоило и обращать внимание. Молчали два заводика, деревообделочный комбинат, склады, базы. Дремали во мраке почта, магазины, кинотеатр…

Ярко светили лишь окна в дежурной комнате милиции. Там сейчас несут службу капитан Вершигородцев, сержант Кириллов, шофер Волвенкин (недавние посланцы райкома комсомола) и милиционер Горбачев. В эту короткую июньскую ночь они отвечают за порядок в поселке и районе.

Вершигородцев — старший оперуполномоченный уголовного розыска, а это, как говорят сотрудники, третье лицо в райотделе. После начальника и его заместителя. Ему очень часто приходится дежурить. Потому как штат районной милиции — меньше некуда.

Но дежурство Вершигородцеву совершенно не в тягость. Наверное, трудно найти в милиции человека, которому так же, как и Вершигородцеву, нравилось бы коротать ночи в «дежурке». Правда, он не теряет времени попусту в ожидании сигнала о происшествии и «подчищает» свои дела: анализирует результаты уголовного розыска, составляет планы, готовит выступления для населения.

Единственное, чему мешает дежурство, физзарядке, а он крепко привык к ней еще с фронтовых лет. Без нее весь день словно недомогает, и легкости той нет, и бодрости. И форма, которая всегда была привычной, годами обжитой, вдруг начинает казаться неудобной и тесной. В таких случаях он после работы идет к реке купаться. И при взгляде на его спокойное, вечно загорелое лицо трудно представить, что этот человек прошел все дороги минувшей войны, имеет четырнадцать боевых наград.

И только при очень близком знакомстве с Вершигородцевым понимаешь, откуда у него спокойные и сдержанные движения, неторопливая уверенная походка, тот особенный негромкий говор, в котором чувствуется и скрытая сила, и спокойная, непоколебимая убежденность: жизнь не баловала его, все время ветер бил в лицо, а он от этого только крепчал, закалялся, набирался рассудительности, житейской мудрости.

Любил капитан молодых сотрудников, свою смену. Сейчас он с удовольствием наблюдал за Кирилловым, который ходил взад-вперед по малюсенькой дежурке и по его, редактора стенгазеты, заданию сочинял в очередной номер стихи о милиционере. Сержант декламировал:

Ночь уходила на запад. Поселок выплывал из мрака. Рассветало.

Вершигородцев разрешил было Кириллову и Волвенкину, еще не привыкшим за короткую службу в милиции бодрствовать всю ночь, два часа отдохнуть, но тут зазвонил телефон. Капитан поднял трубку и услышал стон и пыхтенье. Потом и оно пропало. Через телефонистку коммутатора удалось установить, что звонят со склада ОРСа местного леспромхоза.

Вершигородцев подтолкнул сержанта Кириллова к вешалке за фуражкой.

— Надо проверить, что там случилось.

Обшитый тесом склад ОРСа находился у самого парка, в километре от райотдела. Вершигородцев и Кириллов выбрали путь покороче. Шагов за пятнадцать от склада они увидели распластавшееся на ступеньке крыльца тело сторожа Леонтьева. Молодой Кириллов опешил от кошмарного зрелища, на лбу выступила испарина. Он сунул пальцы в пачку с папиросами, но подумал, что, наверное, в подобной ситуации нельзя курить, спрятал пачку в карман.

Вершигородцев тем временем нагнулся над несчастным стариком, приподнял его за плечи. Набрякли кровью рубашка и тужурка. Застывшие глаза погибшего уставились на шнур телефонной трубки, висевшей вдоль стены склада.