Оксана Обухова - Дело толстых

Но момент для ответа был упущен. Пока Сережа мозгами скрипел, в смысл фразы вникая, старый вор вылез из глубокого низкого кресла и показал — аудиенция окончена.

Получилось некрасиво. Во-первых, последнее слово почему-то осталось за Домино, а во-вторых, все выглядело так, словно именно после ее выступления старый Князь решение принял и отказал Сереже.

Плохо получилось. Но насколько плохо, Домино поняла лишь спустя неделю.

Кроме пустого «метания икры», за низшими организмами давно замечена еще одна характерная особенность — они необучаемы. Подобные представители фауны не способны разглядеть причину неудачи в собственных привычках, они однотипны, предсказуемы и ловятся каждый раз на одну и ту же блесну. Не извлекают такие типы уроков, нет в них способностей к анализу даже на простейшем уровне.

Сережа Нервный посчитал унизительным для себя искать причину отказа в собственной болтливой глупости, он видел себя как картину — без объема — и априори обвинил в обидной неудаче «наглую сучку» Домино. Но как говорилось выше, момент для достойного ответа был упущен; даже примерно, не говоря уже дословно, воспроизвести фразу Марты Сережа не смог. Сидел с корешами в кабаке и, грозно рыча, пытался обрисовать, как «обуревшая, пришлая бикса» принародно обозвала его «фуфлогоном» и, похоже, последним дерьмом, но не совсем так.

Не знал Сережа биологии. Он вообще по жизни был двоечником, прогульщиком и жутким балбесом.

Кореша поудивлялись, как это их старшой соплячке обиду спустил, и решили между собой Домино «поправить». Но сообразительный, когда надо, Нервный вовремя дотумкал — достойного «правила» не получится. Присказки вроде «Она там чё-то об рыбах, икре и вроде как о бактериях бухтела» не катят. Понимал Сережа свою слабость в биологических науках — попросишь Князя рассудить, а Домино его там же да при всех фразочками «невинными» еще пуще унизит. Дескать, она, Марта, икру упоминая, не о Вовином пустозвонстве говорила, а, как раз наоборот, о «жирном карасе» думала.

Позор бы вышел.

Но сразу не вспылил, к ответу не призвал, теперь утихни.

Вот тогда-то и пополз среди братвы слушок, что старый Князь свое отжил, раз смазливая кукла ему на ухо кудахчет, а он слушает и позволяет ей братву унижать. Нехороший слушок, вредный для авторитета большого человека. Поймал Вова Гудвин в темном коридоре Князева дома Марту, прижал к стенке и прошипел в ухо:

— Смотри, сучка, доиграешься. — Обрисовал вкратце ситуацию, поднес к глазам растопыренную пятерню и закончил: — Если через тебя, босявка, хозяину вред будет… Я тебе вот этой самой рукой кадык через влагалище вытащу…

Сказал, отпустил и пошел не оглядываясь.

Марта на дрожащих ногах добралась до дивана, пятясь, нашарила подлокотник и, придерживаясь за него, села.

Беда случилась, поняла Марта. Гудовин слов на ветер не бросает. Если пустить на самотек такой случай, неизвестно, как дело обернется. Чью сторону примет Князь, когда слушок его ушей достигнет? Ведь не права была Домино, ей слова не давали, ее дело маленькое — пяльцами бренчать да улыбочки раздаривать, а не в деловых разговорах репликами кидаться. И обидеть ей довелось не простого человека. Хоть и молод Сережа Нервный, но под его началом человек сто городских отморозков. Так что получила себе Марта отменного врага.

И хорошо, если только себе. А если и Князю через нее придется ответ держать? Мол, не укоротил девчонку вовремя…

В жизни по понятиям Домино тогда еще слабо разбиралась, но Вовино предупреждение поняла правильно. Догадалась, что зря вылезла, но переделывать что-то было уже поздно. На всю жизнь Домино уяснила: не брешут поговорки. «Слово — серебро, молчание — золото».

Погоняло Нервный Сережа заработал не только потом и кровью, но и выбитыми зубами, сломанными ребрами и ушами, расплющенными в котлету. Много лет назад на первую ходку по малолетке отправился Сережа с другой, обидной кличкой. И скорее всего, именно эта битва за достойное прозвище определила всю его дальнейшую жизнь. Знал Сережа, как обидно бывает слово, и бился за уважение насмерть.

Первое, обидное погоняло он заработал случайно. Жил себе мальчик Сережа Тихомиров в сером панельном микрорайоне с умеренно пьющей мамой, учился кое-как в школе, на улицах с пацанами дрался, но был в те времена личностью социально неопасной и серой, как бетон.

В четырнадцать лет перепорхнул Сережа из школы в ПТУ, освоил азы автослесарского ремесла и на втором курсе обучения решил наведаться в старую школу.

Но не днем, как примерный выпускник, а ночью, через разбитое окно в кабинете математики.

Походил Сережа по школьным коридорам, взломал пару дверей и спер из альма-матер стопку чистых тетрадей и пыльное, местами плешивое чучело зеленой мартышки. Глянулась Сереже мартышка, такое чучело, решил он, дивно будет смотреться в его комнате, если вместо пуговичных глаз лампочки от светомузыки вставить.

Вставил. На том и попался.

Впаяли Сереже два года условно (в конце концов, в кабинете директора Сережа не нагадил и химическую лабораторию не разгромил) и отпустили исправляться в том же профтехучилище.

Недели три Тихомиров вел себя прилично. На улицах не задирался, постовых за километр обходил и не хамил прохожим. Но в какой-то злосчастный час объелся арбуза (ей-богу, арбуза, а не пива!) и заскочил облегчиться в подъезде большого каменного дома.

Зайди Сережа в любой другой подъезд, не исключено, что за два года исправился бы, стал приличным человеком и незаметно слесарил бы в незаметной автомастерской всю жизнь до пенсии. По пятницам принимал бы с друганами по маленькой, растил детей и умеренно, скорее по природной нервности, чем со злобы, поколачивал супругу.

Но злосчастная Сережина звезда привела его в дом начальника местного отделения милиции, заставила этого начальника зачем-то выйти из квартиры и поймать Сережу в углу над теплой лужей с расстегнутой ширинкой. Схватил ментяра Сережу за шиворот и поволок в родное отделение.

Поплакать бы тогда Сереже, пожалиться, да неученый еще был. Вроде как гордый не ко времени. Вывернулся Сережа из цепких ментовских пальцев, изловчился и, врезав оперу по скуле, пустился в бега.

Опытный легаш поймал Сережу снова, надавал пендалей и засунул в СИЗО.

Да не просто засунул, а сопроводил лично исполненным пендалем и сообщил народу:

— Примите писуна.

И как Сережа ни геройствовал, как ни гордился авторским синяком на скуле гражданина начальника, для слухов и сплетен в СИЗО стен нет. Через несколько часов вся камера знала, при каких обстоятельствах гражданин начальник встретил Сережу.

— Эй, писун, на выход! — обращались к Тихомирову сокамерники.