Оса Ларссон - Черная тропа

Они прошли вдоль улицы Яльмар-Лундбумсвеген, свернули на Геологгатан и вошли в здание бывшего универмага. Никто не придумал, что сказать.

«Ребекка ведь тоже такой совершенно одинокий человек, — продолжала свои мысли Анна-Мария. — Нет уж, лучше толпа сорванцов, которые бросают одежду кучами на полу, и мужик, у которого какой-то изначальный дефект в системе, от чего он не в состоянии довести ни одно дело до конца. Если он готовит ужин, то не убирает потом со стола. А если убирает со стола, то никогда не вытирает его и не моет раковину. Никогда бы с ней не поменялась, — подумала Анна-Мария, когда они повесили свои куртки на спинки стульев и пошли к кассе заплатить за обед. — Хотя у нее суперплоский живот, и она может посвятить всю себя работе. Правда, ее отношению к работе иногда можно позавидовать».

Когда Ребекка начала работать в прокуратуре, о ней поползли слухи. Говорили, что она мгновенно разобралась со старыми делами, что она сама назначает дела к рассмотрению, сама выписывает все ходатайства — теткам из канцелярии в Йелливаре теперь вообще не приходится ездить в Кируну.

Коллеги-полицейские иногда видели ее в суде, когда их вызывали в качестве свидетелей. Собранная и отлично подготовленная. И коллеги радовались. В зале суда они были на одной стороне. А эти выскочки-адвокаты пусть попрыгают.

«Подожди, вот подрастут мои детки, — подумала Анна-Мария, накладывая себе вок из овощей и курицы с рисом, — и я завалю тебя раскрытыми делами». Она тут же виновато подумала о других делах, отправленных в долгий ящик в связи с убийством. Затем взяла себя в руки и обратила свое внимание на Ребекку и Свена-Эрика.

Они обменивались историями о кошках. Свен-Эрик только что рассказал что-то о своем Манне, и теперь настала очередь Ребекки.

— Боже мой, кошки ведь такие яркие личности! — воскликнула она, поливая свой рис соевым соусом. — У бабушки они назывались «киса». Но я их всех помню. Одно время у бабушки было две собаки, и еще одна у папы — всего три собаки в доме. И тогда мы завели новую кошку — вернее, котенка. Всякий раз, когда мы заводили котенка, нам приходилось поначалу кормить его на столе возле мойки. Они боялись собак и не решались спрыгнуть на пол. Но этот… Вначале он съел свою еду, затем спрыгнул на пол и стал есть из собачьих мисок.

Свен-Эрик засмеялся, заглатывая самое острое блюдо из меню.

— Это надо было видеть, — продолжала она. — Будь на его месте собака, псы немедленно кинулись бы в драку. А тут — они просто не знали, что делать с этим крошечным котенком. Они вопросительно смотрели на нас, словно хотели сказать: «Что он делает? Вы не могли бы убрать его?» На второй день он напал на собаку-вожака. Кинулся на него в припадке лютой ненависти и повис, запутавшись в шерсти на шее у Юсси. А Юсси — он был такой добрый. И обращать внимание на такого комарика было ниже его достоинства. Так что он сидел неподвижно с котенком на шее. Котенок боролся что есть сил, молотя его задними лапами. А Юсси изо всех сил старался сохранить лицо.

— «Что он делает? Не могли бы вы убрать его?» — повторил со смехом Свен-Эрик.

Ребекка засмеялась.

— Точно так. Ну, а потом у него разболелся живот от всей этой собачьей еды, которую он проглотил назло псам. Но он был еще совсем маленький и не успел забраться в ящик с опилками и наделал на пол. Папа обмыл его под краном, но, видимо, довольно много осталось — и от него смердило за версту. После этого он пошел и улегся на большую собачью подстилку, и ни одна из собак не решилась протестовать, а лежать рядом с вонючкой они не хотели. В холле у нас было две подстилки: большая и маленькая. Котенок лежал один на большой и похрапывал себе. А три большие собаки примостились на маленькой и смотрели на нас несчастными глазами, когда мы проходили мимо. Этот кот царил в доме до самой смерти.

— А от чего он умер? — спросил Свен-Эрик.

— Даже не знаю. Просто пропал, и все.

— Это самое неприятное, — проговорил Свен-Эрик, собирая соус с тарелки кусочком хлеба. — А вот идет человек, который ни черта не смыслит в кошках.

Анна-Мария и Ребекка проследили за его взглядом и увидели Томми Рантакюрё, приближающегося к их столу. Когда пропал кот Свена-Эрика, он легкомысленно шутил по этому поводу с коллегой, пребывавшем в состоянии скорби. К счастью, Томми не подозревал о том, что его грехи не прощены.

— Так и знал, что найду вас здесь, — сказал он и протянул Анне-Марии несколько листков бумаги. — Это распечатка входящих и исходящих разговоров с телефона Инны Ваттранг, — сказал он. — Но, — продолжал он, вынимая еще одну бумагу, — это ее служебный номер. У нее был еще и личный.

— Зачем? — спросила Анна-Мария, принимая у него из рук распечатку.

Томми пожал плечами:

— Не знаю. Возможно, ей не разрешалось звонить по личному делу со служебного телефона.

Ребекка рассмеялась.

— Простите, — проговорила она. — Иногда забываю, что вы государственные служащие. И я сама теперь тоже, в этом нет ничего плохого. Но я хотела сказать — какая у нее была зарплата? Около девяноста тысяч, не включая премии. В этом случае ты полностью принадлежишь работе, ты всегда должен быть на связи, и то, что ты можешь звонить по личным делам с корпоративного телефона, — самая малая из твоих привилегий.

— Тогда зачем же? — обиженно проговорил Томми.

— Корпоративный телефон фирма может проверить, — задумчиво проговорила Анна-Мария. — Ей нужен был личный телефон, к которому никто другой не имел доступа. Мне нужны фамилии, адреса и размер обуви всех, с кем она разговаривала по этому телефону. — Она потрясла в воздухе распечаткой личного номера Инны Ваттранг.

Томми Рантакюрё поднес два пальца к виску, словно отдавая честь, в знак того, что ее приказ будет исполнен.

Анна-Мария снова посмотрела в распечатку.

— Никаких разговоров в последние дни перед убийством, а жаль.

— Какой у нее оператор?

— «Комвик», — ответила Анна-Мария. — Здесь у них вообще нет приема.

— Абиску — поселок маленький, — проговорила Ребекка. — Если она откуда и звонила, то, скорее всего, из автомата на туристической станции. Интересно было бы сравнить исходящие звонки оттуда с распечатками мобильного оператора.

Томми бросил на нее взгляд, полный отчаяния.

— Там может быть несколько сотен звонков, — заныл он.

— Не думаю, — возразила Ребекка. — Если она приехала в четверг и была убита в какой-то момент с четверга по утро субботы, то есть в интервале менее двух суток, то речь идет о двух десятках разговоров, не больше. Люди катаются на лыжах и сидят в пабе, а не в телефонной будке, я уверена.

— Проверь, пожалуйста, — сказала Анна-Мария Томми.

— Внимание! — произнес Свен-Эрик с полным ртом.