Михаил Черненок - Ставка на проигрыш

— Можно сказать, на льготных. Я, понимаете, люблю книги. Поэтому попросил, чтобы Саня постепенно возвращала мне долг книгами. Надо сказать, она давно уже расплатилась.

Степнадзе говорил так спокойно и убедительно, как может говорить только человек с незапятнанной совестью. Из всех эмоциональных оттенков в его голосе сквозила лишь нотка назидательности, свойственная очень уверенным в себе пожилым людям, разговаривающим с начинающими жизнь юнцами. Учитывая возрастную разницу Антона и Реваза Давидовича, ничего странного в такой назидательности не было.

Обстоятельно пересказав известную ему часть из запутанных отношений Холодовой и Деменского той поры, когда они жили в Омске и Челябинске, Степнадзе не утаил, что Юрий Павлович звонил из Свердловска и просил купить в Адлере четыре мотка хорошего мохера. При разговоре сказал, что встретит Реваза Давидовича в Новосибирске и расплатится за покупку. Однако вместо Деменского на вокзал пришла Холодова. При ней были черная дамская сумочка и увесистый красный чемодан. Как после узнал Степнадзе, Саня хотела попутно сдать в стирку скопившееся у Юрия Павловича белье, но прачечная оказалась закрытой, и, чтобы не опоздать к адлерскому поезду, Сане пришлось нести чемодан с бельем на вокзал.

— Вот так, понимаете, неожиданно я снова увидел Саню. — Реваз Давидович покосился на микрофон, словно тот по-прежнему смущал его, чуть передохнул. — Передал ей привезенный мохер, получил деньги и помог донести чемодан до квартиры Юры Деменского.

— Значит, вы с Холодовой пришли в квартиру… — начал Антон, но Степнадзе не дал договорить:

— Да, мы пришли в квартиру Юрия Павловича. Саня обрадовалась мохеру, как ребенок. Стала угощение собирать, но вина в доме не оказалось. Пришлось, понимаете, в знак старой дружбы достать из портфеля свою бутылку коньяка. Выпили по рюмочке, поговорили…

— И все?

В карих глазах Степнадзе засветилась лукавинка.

— Понимаю вас, дорогой… Саня красивая женщина, но, как видите, у ценя не озорной возраст.

— Я хотел вас спросить: кто букет гладиолусов в квартиру Деменского принес?

— Цветы я подарил Сане в знак наших дружеских отношений, — без тени смущения ответил Реваз Давидович.

— Что вам известно о последних отношениях Холодовой с Деменским?

Степнадзе задумался.

— Не пойму я их, дорогой. Саня как будто помирилась с Юрой и в то же время жаловалась на него. Какое-то старое письмо нашла, сказала: «Если Деменский опять обманет, сама покончу с жизнью!»

— Разве Юрий Павлович раньше обманывал Холодову?

— Тонкий такой обман, понимаете. Мальчишка у Сани есть от Юры, но Юра не хочет признавать его сыном, алиментов боится.

— Холодова имела ребенка до знакомства с Деменским, — возразил Антон.

Глаза Степнадзе опять лукаво прищурились:

— Кто, кроме самих Юры и Сани, знает, когда они близко познакомились? Знакомство молодых людей — штука тонкая…

Антону показалось, что, заговорив о взаимоотношениях Холодовой с Деменским, Реваз Давидович начал сгущать краски. Во всяком случае, о себе он рассказывал совершенно в иной тональности. И причина появления с Холодовой в квартире Деменского, и оставленная на кухне недопитая бутылка коньяка были преподнесены так, что не давали никаких оснований обвинять Степнадзе в чем-то предосудительном. Необъяснимой оставалась самая серьезная улика — отпечатки рубцеватых пальцев на балконной двери, и Антон внезапно спросил:

— Реваз Давидович, когда вы закрыли балконную дверь в квартире Деменского?

Степнадзе чуть помешкал:

— Я, дорогой, не закрывал дверь… Я открывал ее. Понимаете, выпив коньяка, Саня стала курить сигарету за сигаретой. Чтобы проветриться от табачного дыма, я открыл… Понимаете?..

Антон, не выказывая разочарования, утвердительно кивнул. Ускользнула очень важная нить: если Реваз Давидович оставил отпечатки своих пальцев, действительно открывая дверь, то тот, кто закрывал, мог не прикасаться к ней руками, а прижать, скажем, ногой.

— Отчего Холодова так много курила? — спросил Антон.

— Нервничала Саня. Говорила, безумно любит Юру, как преданная собака, по первому зову к нему бежит, а Юра — ревнивец, мучитель…

Когда Антон предъявил Степнадзе для опознания дамскую сумку и мотки мохера, он, нисколько не колеблясь, опознал их, однако на лице его появилась тревога.

— Саня обвинила меня в спекуляции? — И, не дав ответить, заторопился: — Я взял от Сани сто восемь рублей. Клянусь, ровно столько заплатил своих денег на рынке в Адлере!

— Вы держали сумку Холодовой в руках?

— Конечно! Помогал укладывать мохер. — В голосе Степнадзе опять зазвучала назидательность. — Вас, дорогой, ввели в заблуждение. Как бывший юрист, понимаю: что-то случилось серьезное, и вы подозреваете меня. Но, клянусь, я ни в чем не грешен. Я был в поездке, и сослуживцы подтвердят мое алиби.

— Почему вы так внезапно уехали во внеплановую поездку?

— Понимаете, сентябрь на носу. У меня богатый мичуринский сад — урожай надо собирать. Поехал два раза подряд, чтобы потом полмесяца заниматься урожаем.

— Двое суток назад вы прилетали в Новосибирск? — Нет, дорогой.

— Покажите ваш паспорт.

Реваз Давидович вынул из внутреннего кармана пиджака пухлый бумажник. Развернув его, вытащил новенькую красную книжицу с изображением государственного герба и спокойно протянул Антону:

— Пожалуйста, дорогой.

Глянув на отчетливую крупную фотокарточку, Антон перелистнул несколько страничек и, возвратив документ, достал из стола обтрепанный по углам паспорт старого образца. Раскрыв его, показал Ревазу Давидовичу:

— Как это объяснить?

Степнадзе посмотрел на Антона таким укоризненным взглядом, каким старый добрый педагог смотрит на способного, но не в меру задиристого ученика:

— Это я утерял весной прошлого года.

— Вместе с водительским удостоверением? — почти машинально спросил Антон.

— Совершенно правильно, дорогой. По забывчивости оставил пиджак с документами в собственном саду, на даче в Шелковичихе. Утром хватился — ни пиджака, ни документов. Заявил участковому милиции — бесполезно. Пришлось платить штраф и получать новые документы.

Нависшая было над головой Степнадзе туча, казалось, неопровержимых улик с каждым его ответом превращалась в безобидно парящее облачко. Встретясь со спокойным взглядом лукаво прищуренных карих глаз, Антон решил повернуть разговор по-другому:

— Реваз Давидович, у вас есть недоброжелатели?

Степнадзе развел руками:

— Не могу сообразить, кому перешел дорогу. — Лица Реваза Давидовича нахмурилось. Недолго поколебавшись, он вдруг вытащил из бумажника сложенный телеграфный бланк и протянул Антону. — Вот, дорогой, еще вам одна загадка…