Михаил Черненок - Ставка на проигрыш

Внимательно слушая, Антон старался уловить в словах Нины скрытый смысл. Если бы на ее месте сидела невзрачная старуха, стремление Реваза Давидовича избавиться от такой жены можно было бы объяснить. Судебная практика знает немало случаев, когда ловеласы, избавляясь от престарелых жен, шли на самые различные подлости, вплоть до убийства. Однако пышущей здоровьем Нине до старости было еще очень далеко. Что заставило бы Степнадзе избавляться от такой женщины? Чем она ему насолила?..

У Антона появилось желание лишить Нину неубедительных доводов: сказать ей, что при разводе делится пополам все совместно нажитое имущество независимо от морального облика одной из сторон, однако Нина тем временем безостановочно продолжала:

— Пропавший из машины бензин — это дело рук Реваза. Посудите сами: ключ от гаража есть только у меня и у него. Кто, кроме нас, может открыть гараж? Последние двое суток я безвылазно сидела дома — все было нормально. Стоило всего на один вечер в оперный сходить — бензин пропал! Видно, пока я «Князя Игоря» слушала, Реваз куда-то на машине ездил…

— Он же в это время в поездке находился, — будто ничего не зная, сказал Антон.

— Да?.. — Лицо Нины покривилось в усмешке. — Ревазу из поездки прилететь в Новосибирск легче, чем мне в парикмахерскую сходить.

— Часто прилетает?

— Не часто, но бывало такое. По-моему, в этот раз старик вместо Омска домой завернул.

— Так думаете?

— Когда из оперного пришла, кто-то ключ вставлял в замочную скважину, хотел в квартиру попасть. Кроме Реваза, некому.

— В оперу одни ходили? — внезапно спросил Антон.

— Естественно. — Нина из жакетного кармашка достала корешок театрального билета. — Вот даже сохранила…

— Зачем?

— Чтобы Ревазу доказать, билет-то один…

— Наивное доказательство…

— За кого меня принимаете?

— В тринадцатом ряду на двадцатом месте сидели… — рассматривая на корешке цифры, проговорил Антон.

Нина насторожилась:

— Что в этом особенного?

— Ничего, — Антон положил корешок билета перед собой. — Нина Владимировна, а ведь вы виноваты перед мужем.

Загнутые кверху ресницы Нины тревожно дрогнули:

— Старик уже побывал у вас? Кому вы верите? Он же…

— Какие дела вы решали с Овчинниковым до трех часов ночи, вернувшись домой из оперного театра? — перебил Антон.

На красивом, чуть уставшем лице Нины не появилось ни малейшего намека на испуг или смущение. Недоуменно пожав плечами, она как ни в чем не бывало заговорила:

— Анатолий Овчинников напросился проводить меня после спектакля. Когда на такси подъехали к дому, ему, видите ли, до зарезу пить захотелось. По простоте душевной впустила в квартиру и до трех часов не могла выпроводить. Такой нахал — подумать страшно!

Антон решил «копнуть» глубже:

— Овчинников говорит иное…

— Естественно. Разве он сознается, что не на ту нарвался? Никогда! — Нина брезгливо улыбнулась. — Можно подумать, Толян Овчинников — мой любовник… Смешно…

— Зачем же в провожатые его выбрали?

— Боязно было одной в полночь домой возвращаться.

— Нина Владимировна, расскажите правду: почему Овчинников ушел от вас так поздно?

— Глупо, конечно, все получилось, но, честное слово даю, между мною и Анатолием ничего… такого не было…

— Меня «такое» и не интересует, — сказал Антон. — Мне другое важно знать. В тот вечер Степнадзе находился в Новосибирске или нет?

— Конечно, был в Новосибирске!

С каждым ответом Антон все больше и больше склонялся к тому, что Нина без зазрения совести компрометирует мужа, однако не мог понять: для чего это делается? Прикидывая различные версии, Бирюков поинтересовался мнением Нины о каждом из причастных к происшествию. О Сипенятине и Люсе Пряжкиной Нина «понятия не имела», Овчинникова назвала «трепачом, нахалом», Алика Зарванцева определила как «ни рыба ни мясо», а когда очередь дошла до Деменского, игриво улыбнулась:

— Юра — лопух. Не может с вертихвосткой разобраться.

— С кем?

— С Саней Холодовой. Есть такая фифочка в Челябинске, бывшая любовница Реваза.

— Бывшая?.. — насторожился Антон.

— Естественно. — Лицо Нины брезгливо передернулось. — Можно подумать, Реваз стал бы заниматься такими делами при мне.

— До вас, выходит, занимался?

— Не на общественных же началах Холодова ему посылки с книгами слала.

— Реваз Давидович — книголюб?

Нина усмехнулась:

— Старик ничего не читает.

— Зачем в таком случае ему книги?

— Знакомым отсылает, связи налаживает. Он же без связей жить не может.

Ушла Нина из кабинета так демонстративно, как обычно уходят от следователя чрезмерно гордые люди, оскорбленные незаслуженным подозрением.

Допрос Степнадзе и непредвиденная беседа с его супругой отняли у Бирюкова в общей сложности больше трех часов. Яркое августовское солнце на голубом небе поднималось уже к зениту. Среди тополей под окнами уголовного розыска, задиристо чирикая, наслаждались жизнью воробьи-первогодки. Глядя на неугомонно порхающие серые комочки, Антон задумался. Сложное и противоречивое ощущение осталось у него от беседы с супругой Реваза Давидовича. Казалось, на протяжении всего разговора в Нине бушевали два чувства: кровная обида на мужа за нанесенные побои и тревожное опасение потерять его, а вместе с ним и обеспеченную жизнь. Размышляя, Антон неожиданно поймал себя на том, что мысли переключились к Алику Зарванцеву. Из всех причастных лиц сейчас, пожалуй, один Альберт Евгеньевич мог в какой-то мере высветить туманные отношения Нины с Ревазом Давидовичем и хотя бы попытаться объяснить Нинину противоречивость. Сняв телефонную трубку, Антон набрал квартирный номер Зарванцева — телефон оказался занятым. Бирюков, не откладывая в долгий ящик, тут же отправился по знакомому адресу.

После первого звонка за дверью послышалось тявканье собачонки. Вскоре раздались шаги, и Зарванцев открыл дверь. На этот раз одет он был в поношенный длинный халат, перетянутый в талии широким поясом с замызганными кистями. Увидев Бирюкова, Альберт Евгеньевич нисколько не удивился, словно ждал этой встречи.

— Пра-а-ашу… — нараспев проговорил он, пропуская Антона в квартиру.

Все здесь было по-прежнему. На старых местах стояла скромная мебель, а на стенах все так же улыбались и плакали обнаженные красавицы, резвились в волнах грудастые русалки и отчаянно кололи заморских чудищ мускулистые гладиаторы. Как и в прошлый раз, усадив Антона в старое кресло, Зарванцев присел на диван, однако вместо белозубой обаятельной улыбки теперь на его смуглом крупноносом лице была озабоченность.

— Мне только что звонила жена дяди, — вдруг сказал он. — Жаловалась, что дядя избил ее, и она заявила об этом в уголовный розыск. Видимо, Нина у вас на приеме была?