Лев Портной - 1812. Год Зверя. Приключения графа Воленского

К счастью, мой конь приплясывал у коновязи. Подивившись благородству офицеров Высшей воинской полиции, я бросился к нему. Пока отвязывал коня, откуда-то появился Косынкин.

— Как вы здесь оказались? — крикнул я. — И какого черта?!

— Мы примчались за тобой. Граф Ростопчин прислал за нами пару колясок и три подводы, — объяснил Вячеслав.

— Значит, лошадь все же не последняя, — промолвил я, и мне показалось, я чувствую, как кровоточит свежий рубец на сердце.

— Что? Не понял? — переспросил Косынкин.

— Ничего! Забирай Жаклин и вон из Москвы! — крикнул я, запрыгнув верхом на лошадь.

Я догнал Алессандрину возле Кремля. Здесь происходило нечто несусветное. Под звуки бравурной музыки из Кремля выходили батальоны Московского гарнизона. И тут я увидел Михаила Андреевича Милорадовича. Он налетел на маленького генерала, руководившего Московским гарнизоном, и, кажется, едва сдержался, чтобы не зарубить того на месте.

Звуки марша напугали рыжего красавца Алессандрины. Конь топтался на месте и не слушался наездницы. Я прыгнул, обхватил графиню, и мы покатились по земле. Алессандрина пыталась отбиться, но я крепко держал ее.

Тем временем музыка стихла.

— Какая каналья велела вам, чтобы играла музыка? — раздался гневный окрик генерала Милорадовича.

— Когда гарнизон оставляет крепость, капитулируя, играет музыка, — с виноватым видом объяснял генерал Брозин. — Так сказано в уставе Петра Великого.

— А в уставе Петра Великого написано о сдаче Москвы?! — прогремел Милорадович.

Василий Иванович что-то пролепетал, благоразумно решив не спорить с боевым генералом. Лишь махнул рукой сверху вниз, показав этим оркестру, чтобы больше не играли.

А Милорадович повернулся к нам и неожиданно улыбнулся:

— Поручик Воленский?

— Если позволите, ныне действительный статский советник, — ответил я.

— Действительный статский… — Михаил Андреевич многозначительно кивнул. — Помнится, вы служили у меня в Апшеронском мушкетерском полку!

— Славное было время, — заметил я.

На протяжении нашей беседы я продолжал бороться с Алессандриной. Генерал Милорадович со смесью презрения и любопытства ожидал, когда же я окажусь в состоянии объяснить происходящее. Не выдержав, он оглянулся на свою свиту и громко сказал:

— Господа, помогите действительному статскому советнику справиться с беременной женщиной!

Офицеры поддержали его шутку дружным хохотом.

Вдруг появился надворный советник Косынкин. Вдвоем мы подняли на ноги графиню, держа ее с обеих сторон. На глазах у изумленного графа Милорадовича и его адъютантов я запустил руку под платье Алессандрины и вытащил ее накладной живот. Из него я извлек сложенную вчетверо карту и протянул ее Михаилу Андреевичу:

— Ваше высокопревосходительство, я настаивал, чтобы государь направил меня на службу под ваше начало. Но его величество изволили приказать сперва арестовать эту шпионку. На этой карте содержатся сведения, крайне важные для Бонапарта. Я исполнил приказ императора и теперь рассчитываю поступить в ваше распоряжение.

Генерал Милорадович развернул карту, бегло осмотрел ее и шутливое выражение исчезло с его лица.

— Акинфов! — окликнул генерал адъютанта. — Посади их в коляску, пусть едут с нами.

Молодой офицер верхом на коне приблизился к нам.

— Ждите здесь, — сказал он и ускакал.

Через полминуты подъехали верхом двое унтер-офицеров в зеленых мундирах.

— Егеря, — сказал Косынкин.

— Граф Воленский? — спросил один из унтер-офицеров, а сам же отрекомендовался: — Первый егерский полк. Штабс-ротмистр Акинфов приказал проследить за вашей дамой.

— Благодарю, — ответил я. — Ваша помощь весьма кстати.

Они скептически покосились на Алессандрину и, остановившись чуть в стороне, завели между собой какой-то разговор. Графиня рывком высвободила руки и осталась стоять, понурив голову. Бежать она не собиралась, да и конные егеря догнали бы ее в два счета.

— Ты здесь откуда? — спросил я Косынкина. — Я рассчитывал, что ты поможешь моим. А Мохова? Что с Анастасией Кирилловной?

— За их безопасность не волнуйся, — ответил Вячеслав. — Едва мы добрались до Петровки, туда же приехал Вороненко. Он доставил от Ростопчина коляски и подводы.

Я вспомнил, как Федор Васильевич кричал на меня, обзывал предателем, и отвернулся, чтобы Косынкин не заметил влагу на моих глазах.

— Садитесь скорее в коляску! — услыхал я голос штабс- ротмистра Акинфова.

Я подал руку графине. К моему удивлению, она приняла помощь и, опершись на меня, поднялась в экипаж. За нею сел Косынкин. В эту минуту я заметил, как штабс- ротмистр проводил Вячеслава презрительным взглядом. Что ж, Акинфов был боевым офицером, а мы представлялись ему тыловыми крысами.

Сам я сел верхом на коня и поехал рядом с егерями. Смотреть в глаза Алессандрине мне не хотелось.

— Французы наступают на пятки в прямом смысле слова, — сказал Акинфов. — Не поверите, позади нас наши егеря смешались с наступающими французами.

Он говорил с обыденной доброжелательностью, что удивило меня, ведь только что я ловил недобрые взгляды штабс-ротмистра.

— Как же это? — спросил я.

— Видел собственными глазами, — ответил штабс- ротмистр. — Идут вперемешку и мирно беседуют. Действует соглашение о перемирии. Вот так-то.

Некоторое время мы молчали, а затем штабс-ротмистр козырнул и поскакал вперед.

Потоки беженцев поредели. Похоже, что почти все желающие успели покинуть Москву. Я оглядывался на переулки, мимо которых мы проезжали, и видел, что они обезлюдели. Сверхъестественным ужасом веяло от них. Но ужаснее всего выглядели раненые солдаты, оставленные попросту на траве под стенами опустевших домов. Я припомнил, сколько тюков мы собрали накануне, и откуда-то появилась во мне уверенность, что Жаклин сбросила всю поклажу и на дарованные подводы сколько смогла собрала раненых солдат.

«А видел ли их молодой граф Ростопчин Сергей Федорович? — задался я вопросом. — Возможно, заметил, что иные брошены под стенами тех домов, которые он собирался сжечь».

Затем мысли мои перекинулись на Жаклин. Сердце сжималось от горя, когда я вспоминал, как она оттолкнула меня, как страшным голосом сказала, чтобы не смел прикасаться к ней.

От этих дум меня отвлек Косынкин. Он выглянул из коляски и, сияя от радости, спросил:

— Андрей, а ты помнишь, я говорил, что второго сентября непременно что-то случится?

— Помню, Вячеслав, помню, — ответил я, чтобы польстить его самолюбию. — Второй день девятого месяца. Дважды девять равно восемнадцати. Восемнадцать — это три шестерки. Сегодня день Зверя. Помню, Вячеслав.

— Вот, — с удовлетворением промолвил он. — А Парасейчук не верил!