Фридрих Незнанский - Ищите женщину

— Да ты, парень, гляжу, совсем, что ли, разохотился? А чего ж тогда от попутчицы отказался?

— А мне не нравятся такие женщины, как она. Я люблю такое, чтоб взял в руки — чувствуешь вещь! Вот вроде тебя.

— Ишь ты, какой скорый! — засмеялась она. — А где ж ты прежде был?

— А прежде я книжки читал. Совсем не делом занимался.

— Вот-вот, — она выглянула из тамбура в коридор, — от книжек добра не бывает, один обман.

— Ты чего?

— Я-то? — Она вернулась в тамбур. — А ничего. Показалось, кто-то ходит. Нет, никого. Спят пассажиры давно… А тебе соседи-то не мешали?

— Все хихикали, а потом затихли. Ну так чего, освободилась от трудов праведных?

— Какой тут освободишься! Вот скоро Вышний, потом Бологое… Бригадир чего-то взялся шастать… И чего проверяет? Так что вот такие дела, милок. И рада бы в рай, да грехи не пускают. А ты в Питер-то надолго? — Она опять выглянула в коридор.

Турецкий тоже вышел следом, но никого не увидел, все было спокойно, тускло светили лампы, красная дорожка убегала к противоположной двери, которая, как показалось ему, слегка качнулась — или это мелькнул по стеклу отблеск от фонаря за окном поезда?

Александр налил стакан воды и сделал глоток, остальное вылил под кран. Вспомнил вопрос Ольги.

— Да как тебе сказать? На пару-тройку дней. Как дела пойдут. А что, у тебя есть разумное предложение?

— Сегодня у нас какое? Двадцать первое? Значит, отдыхаю завтра и послезавтра, а двадцать четвертого снова в рейс. Смотри, паря, вагон знаешь. Как говорится, было б желание…

— А чего ты в эти дни делаешь?

— Не-е, милок, это дело святое, тут ты губы не раскатывай, ишь ты, какой ловкий, оказывается! — Она игриво толкнула его плечом.

Хорошо, что крепко стоял на ногах Турецкий, а то врезался бы всей спиной в дверь. И это спонтанное движение несколько охладило его вспыхнувший было пыл. Но и совсем уж несолоно хлебавши уходить не хотелось, все-таки еще разок притиснул он Олечку к стенке и тут же ретировался, ибо успел заметить, что у нее, кажется, что-то сместилось в голове и она, похоже, уже собиралась пожертвовать чувством долга. А это очень опасное дело. Прежде всего для нее самой. Да и потом, зачем было Турецкому столь решительно лишать МПС таких замечательных кадров!..

«Шутка! — сказал он сам себе, уходя в свое купе и посылая Олечке красноречивый воздушный поцелуй. — И в самом деле, застукает бригадир, ведь стыда ж не оберешься!»

Утром, выходя из поезда, Турецкий Ольгу не увидел. На перроне стояла ее напарница, невидная женщина средних лет. Турецкий вежливо поблагодарил за все заботы, а та, не ответив, лишь взглянула на него как на пустое место. Действительно, кто он им тут всем?

Итак, Елизавета Евдокимовна Невская, главный редактор журнала «Санкт-Петербург»…

Прежде чем звонить ей из привокзального телефона-автомата, Александр Борисович прошелся вдоль шеренги киосков, торгующих печатной продукцией, но такого журнала не обнаружил. Либо тираж его крохотный, либо журнал обладает необычной популярностью. Но скорее всего — первое, поскольку на вопросы Турецкого киоскеры не смогли толком ничего ответить. Пожимали плечами в том смысле, что кто его знает, может, и был, а как выглядит внешне, не помнят.

Турецкий не спешил связаться с Невской. Хотя иных целей в Питере у него не было. Но он хотел, прежде чем начать разговор, немного представить себе собеседницу, которую Вадим Кокорин, можно сказать, скрывал даже от своих ближайших товарищей. Не исключено, что здесь есть что-то интимное. Тогда тем более надо выбрать наиболее подходящую интонацию разговора, чтобы войти в доверие.

Гибель Вадима наверняка напрямую связана с материалами его отца. Или о нем. Потому что только так и можно расценить восторженный всхлип в конце дневника о «захватывающей дух истории», на которую в имеющейся части дневника нет даже намека. Но ведь и Вадим, судя по мнению его окружения, был профессионалом в своем деле. Значит, он не стал бы полагаться на самое неверное, что имеется в арсенале журналиста, — на собственную память. Хотя бы тезисно, но он где-то, конечно, записал потрясшую его новость. Где? Куда девались вырванные листки из дневника? Где находится его начало? Да и сами документы, которые должны были лечь в основу серии очерков? Он их спрятал. Причем там, где эти материалы не придет в голову искать никому. И если Невскую он, судя по его телефонной книжке, знал уже более десятка лет, то почему бы именно она и не стала для него тем секретным сейфом, в котором опасные документы могли бы находиться, что называется, за семью замками?

Вот именно поэтому и необходимо сразу завоевать доверие женщины. Тем более что она только что понесла потерю, возможно, и очень серьезную, однако это ее не остановило от звонка дежурному по Московскому уголовному розыску. Но с другой стороны, этот звонок мог оказаться и результатом нервного потрясения, мгновенного порыва, о котором она теперь, возможно и не без основания, сожалеет. Значит, надо быть вдвойне осторожным и деликатным.

И вообще, надо поехать сейчас не к ней — домой ли, в редакцию, — а в прокуратуру. Поставить штампик в командировке, озаботиться местом для ночевки, ну и там же по возможности узнать, что известно о журнале «Санкт-Петербург» и его редакторе.

Эх, были времена, когда господина «важняка», прибывающего из столицы, уже у вагона встречали представители славной питерской уголовки, а то и лично городской прокурор Семен Макарович Маркашин. С машиной у вокзального входа, с вежливыми вопросами: «Как там в Белокаменной?» да «Что новенького в верхах?». Впрочем, сам виноват, не надо было запрещать Славке звонить тому же Вите Гоголеву, заму начальника уголовного розыска, отрывать человека от дел. А с другой стороны, куда ему, Турецкому, деваться-то, когда он тут без Гоголева все равно как без рук. Скромность, конечно, украшает, но не до такой же степени!

Александр Борисович вышел на площадь, свернул к стоянке такси, сел в первый же «Москвич» с шашечками и махнул рукой водителю:

— Давай на Литейный, в уголовный розыск.

Тот поглядел на пассажира с сомнением, но тут же вырулил со стоянки.

Турецкий оглянулся. С момента выхода из вагона его не оставляло ощущение, что его спину постоянно сверлит чей-то взгляд. Может быть, поэтому он и не особенно торопился, останавливался у киосков, задавал ненужные вопросы киоскерам, интересовался, разумеется, не только «Санкт-Петербургом», зачем же так-то подставляться… Тот, кто висел у него на хвосте, наверняка был опытным оперативником — ни разу не засветился. И если бы Александр Борисович не был так уверен в себе, точнее, в своей особой реакции на слежку, он бы решил, что ошибся. Но после рассказа Славки о том, как неизвестные чистили квартиру Кокорина, а затем перехватили Зотова, оба они, и Турецкий, и Грязнов, решили, что здесь работают, скорее всего, ребята из контрразведки. Только вот зачем это нужно Владлену Богаткину? Мог же ведь и сам позвонить, поинтересоваться, подъехать, наконец. Правда, хрен он чего узнает, но это уже второй вопрос. Не исключено, что его хлопцев начальство посадило на хвост Турецкого с Грязновым с одной маленькой целью: подойти с их помощью как можно ближе к главным фигурантам, а затем перехватить инициативу или окончательно спутать все карты следствию. А что возразишь? Служба-то мельчает. Уходят асы, остаются всякие прохвосты, заботящиеся не столько о безопасности державы, сколько о собственной безопасности. А о таких уже привычных для них понятиях, как лоббирование и взятки, даже и говорить не приходится. Без этого не живут…