Алексей Макеев - Лучше бы я был холостяком

С каждым днем моя жизнь становилась все хуже и хуже. В скором времени она вообще стала невыносимой. Всякий раз, возвращаясь домой, я испытывал чувство непонятной тревоги, смешанной с неописуемым страхом, словно подходил к чаще диких джунглей, в которой водились ядовитые змеи и прочая омерзительная нечисть. Моя жена не заводила разговора о Дашеньке и особенно не касалась ее трагической гибели. Но, несмотря на это, я догадывался, что Ларочка по-прежнему подозревает меня в причастности к совершенному преступлению и зачем-то упорно скрывает истинную причину Дашиной смерти. Я находился под постоянным и неусыпным наблюдением, как подопытный скорпион, которого, ради изучения его дерзких повадок, содержали в роскошном террариуме. Что бы я ни делал, куда ни направился, она всегда и обо всем знала.

– Сегодня утром был на центральной площади Тольятти, – не успевал сказать я, как мгновенно слышал в ответ:

– Мне говорили. Тебя там видели.

– После обеда выезжал в Самару…

– Знаю. С часу дня до половины шестого вечера…

– Когда появилась свободная минутка, заходил в кафе…

– Ты был не в кафе, а в ресторанно-гостиничном комплексе «Ла Мезон», – поправляла Ларочка и тут же язвительно подмечала: – Ты уже давно не тот неоперившийся желторотик, которого я встретила на привокзальной площади. Теперь ты птица высокого полета и, конечно, можешь себе позволить некоторую роскошь.

– Ну зачем ты все утрируешь? – оправдывался я.

– Ничего не утрирую. В принципе, все правильно. У тебя вместе с денежными банкнотами появился вкус к жизни! Причем прямо пропорционально к их количеству. Чем больше валюты, тем больше понтов…

После подобных разговоров мной овладевало если не паническое, то уж точно упадническое настроение. Я терялся в догадках и никак не мог понять, кто и зачем постоянно докладывает ей о каждом моем передвижении. Что бы я ни делал, какие меры предосторожности не предпринимал, Лариса все равно была не только в курсе всех моих дел, но и, в принципе, всех моих намерений.

«Она обратилась в частное сыскное агентство, – первоначально подумал я. – Хочет проследить за каждым моим шагом. Пытается выяснить, чем я занимаюсь, чем дышу и с кем провожу свободное время».

Однако, сопоставив все «за» и «против», я был вынужден признать тот факт, что ни одному, даже самому ловкому и опытному Пинкертону не удалось бы следить за моими действиями на протяжении столь долгого времени. Я был в растерянности, не знал что думать, кого подозревать, а главное, не знал, что мне делать и какие предпринять меры предосторожности. Я словно был под стеклянным колпаком и постоянно испытывал чувство постыдной неловкости. Иногда доходил до абсурда и даже лишний раз не решался войти в общественный туалет. Моя жизнь стала сплошным невыносимым кошмаром. Я невольно озирался по сторонам, то и дело оглядывался назад в тщетной надежде обнаружить своих преследователей. Первое время я подозревал Грохотова и был свято уверен, что это именно он установил за мной круглосуточное наблюдение. Логически рассудив и сопоставив некоторые неопровержимые факты, я убедился в том, что ему нет до меня никакого дела. Василий Николаевич был слишком занятым человеком и никогда не разменивался по пустякам. Мелкие людишки вроде меня его попросту не интересовали. Во всяком случае, до тех пор, пока с моей стороны его дочери ничего не угрожало, ему не было смысла заниматься скрупулезным изучением моей персоны.

«Впрочем, рано или поздно все тайное становится явным», – отрешенно подумал я, в легкой надежде на скорейшее решение данного вопроса.

К моему удивлению, мне действительно не пришлось слишком долго ждать, и объяснение Ларочкиных познаний обо всех моих похождениях оказалось до нелепости простым и даже слегка наивным. Когда я узнал, откуда у нее достоверный источник информации, то был не только удивлен, но еще невольно почувствовал себя настоящим безмозглым кретином.

– Ларочка, ты забыла включить сигнализацию, – как бы между прочим однажды подметил я. – Не боишься, что кто-либо из заезжих гастролеров, кому ничего не известно о криминальном прошлом и настоящем твоего крутого папаши, опрометчиво осмелится перегнать твой любимый автомобиль в другую область нашей необъятной родины?

– Не заморачивайся по пустякам. Ничего страшного с моим малиновым «Шевроле» не произойдет, – отмахнулась Лариса.

– Не будь слишком самоуверенной, – предупредил я. – Это ни к чему хорошему не приведет.

– Все наши автомобили, которые, так или иначе, находятся в ведении моего отца, оборудованы системой спутникового слежения.

– Ты мне об этом ничего никогда не говорила.

– А ты меня никогда не спрашивал.

– Есть какая-нибудь реальная польза от такой защиты?

Лариса улыбнулась, видя мое искреннее изумление.

– Это позволяет контролировать маршрут любого транспортного средства в режиме реального времени, – сказала она. – Где бы моя легковушка ни находилась, я всегда смогу ее обнаружить. Стоит взглянуть в компьютер…

– У меня тоже… – чуть ли не заикаясь, поинтересовался я.

– Что у тебя? – переспросила Лариса.

– У меня тоже установлена спутниковая система слежения?

– Разумеется, – не задумываясь, произнесла она. – Это же очень удобно…

– И давно…

Я не успел задать вопрос, как с ходу получил на него вполне исчерпывающий ответ:

– Еще до того момента, как твой «Хаммер» доставили к нам в гараж, – заявила Лариса.

Она посмотрела на меня предательски ехидным взглядом и ухмыльнулась.

У меня под ногами горела земля. Каждый шаг, каждое мое движение были под ее неусыпным контролем. Теперь я не сомневался в том, что ей было доподлинно известно, кто убил ее лучшую подругу, но почему-то она упорно молчала и ни при каких обстоятельствах не касалась этой темы. О возобновлении нашей беззаветной и преданной любви уже не могло быть и речи. Она больше меня не интересовала ни как жена, ни как просто привлекательная и весьма соблазнительная женщина. Но следует заметить, что и Лариса, в свою очередь, также была совершенно безразлична по отношению ко мне. Мы по-прежнему относились друг к другу с видимым уважением, но между нами возникла непреодолимая пропасть. Иной раз я даже воочию ощущал, как между нашими отношениями находился огромный ледяной айсберг, от которого веяло нестерпимым холодом. Я был уверен, что Ларочка явно что-то замышляла. Она играла со мной, как ее бесхвостая кошка с искусственной канарейкой. Более того, Ларочку наверняка забавляла эта не только несуразная, но и по отношению ко мне безжалостная жестокая игра. Своим упорным молчанием она вытягивала из меня все жилы. В придачу ко всему меня по-прежнему, каждую ночь, посещали кошмары. Убитая мной Дашенька являлась в моих сновидениях в жутком окровавленном виде и регулярно задавала один и тот же вопрос: