Джакомо Ванненес - Лучшее прощение — месть

— Ну что ж, я слушаю.

— Я долго думал обо всем этом деле. В Турине, как вам известно, при странных обстоятельствах были убиты трое из семейства Рубироза. Накануне возле их дома была замечена Шелудивая, но ее следы рассеялись и боюсь, что живой мы ее не увидим. Я подозреваю, что убили и ее. Dulcis in fundo [7] Самое сладкое на дне, остатки; здесь: и на закуску (лат.). — знаменитое «Совокупление» Рембрандта стоимостью в пятьдесят миллиардов испарилось без видимых следов. Вам не кажется, что это слишком для одного дела?

— Конечно, кажется.

— С моей точки зрения, тут могут быть два варианта: или мы имеем дело с целым рядом случайных, необъяснимых обстоятельств, мешающих нам получить общую картину преступления, или же с опытным и коварным преступником.

— Je suis d'accord avec vous. [8] Я с вами согласен (фр.).

— Я пришел к следующему заключению: если мы хотим решить это дело, следует заняться прошлым всего семейства, включая прошлое всех погибших, а также вдовы Франческо Рубирозы. Расследовать надо все и вся, без всяких исключений, включая друзей и всех, кто имел касательство к семье антиквара. Может, старик или племянник кого-то разорили, а тот начал мстить и уничтожил всю семью. Есть и другой вариант: кто-то решил замутить воду, чтобы спокойно выкрасть картину, например, убийство могло быть совершено потому, что его узнали.

Комиссар Брокар ответил:

— Я согласен расширить рамки расследования, но я бы выбрал второй путь: все внимание — краже картины, которая, по-моему, пока что спрятана. Не забывайте, что иногда нам удавалось возвратить украденное произведение, например, при перекупке, даже спустя несколько лет. Доносы, подсказки, неофициальные сведения — все это может всплыть самым неожиданным образом. Я почему-то уверен, что картина спрятана в надежном месте в ожидании покупателя или заказчика похищения. Если речь шла о мести, зачем было симулировать самоубийство Рубирозы? Проще было бы его убить, как и всех остальных. Думай что хочешь; но я воспринимаю это как самоубийство с сатанинской целью задать нам хлопот. Ведь дверь была закрыта изнутри, балкон тоже. Никто к нему не приходил. На пистолете были его отпечатки пальцев. Смерть наедине с марочным шампанским — это вполне в его духе.

— Мосье Брокар, при всех случаях знать все о прошлом Франческо Рубирозы и причинах ненависти к дяде может оказаться очень полезным. Франческо дебютировал в Париже более тридцати лет назад. Я думаю, если это даже и нелегко, вам удастся, так или иначе, переговорить с людьми, знавшими его в то время. Кто-нибудь, наверное, еще остался. Мало-помалу я хочу восстановить мозаику его жизни с самого начала и вплоть до трагического конца. Особенно меня интересует то время, когда дядя и племянник дружно двигались по одной деловой дороге.

— Bien entendu. [9] Разумеется (фр.). Кстати, мосье Ришоттани, вдова Франческо кое-что мне рассказала, но, мне думается, не все. Попробуйте поговорить с ней, когда она будет в Риме. Как знать, может она решится еще на какое-нибудь признание. Она утверждает, что не знает причин известной нам ненависти, но, по-моему, говорит неправду. А пока что она занялась работой, взяла в свои руки дела мужа в Риме, Париже, Лондоне и Нью-Йорке. Работает как настоящий менеджер. Ей помогает дочь.

Кстати, еще кое-что. Среди антикваров ходит одна курьезная сплетня. Говорят, что племянник и старик, оба ненавидели гомосексуалистов. А между тем все директора их галерей — педики.

— Как-как?

— Да вот именно так. Главное, что все это более или менее истеричные типы, и не совсем ясно, почему их взяли на это место.

— По «высочайшим» соображениям. Короче, ради коммерческой выгоды. Видите ли, Брокар, вы, похоже, не очень знакомы с миром искусства, иначе вы бы знали, что «они» считаются наилучшими продавцами в мире. Они способны любую мазню выдать за… Рембрандта, например.

— Или, наоборот, Рембрандта… за мазню?

— Комиссар, — сказал Брокар, — смотрите, чтобы это дело не стало вашим Лейпцигом.

— Не беспокойтесь, если такое случится, я постараюсь подавить дела в последующие мои «сто дней» и избежать Ватерлоо.

— Во всяком случае, Ришоттани, не забывайте, если у меня и не найдется для вас какого-нибудь островка, то уж кровать и бутылочка доброго вина всегда к вашим услугам.

— Благодарю вас.

— Embrassez pour moi les belles italiermes. A bientot. [10] Расцелуй от меня прекрасных итальянок. До скорого! (фр.).

Ришоттани опустил трубку и подумал, что, в сущности, картина может находиться и где-нибудь в Америке, замаскированная под мазню, или в Европе. Этот метод неоднократно использовался контрабандистами. Шедевр зарисовывался любым сюжетом, и картина проходила таможню без лишних осложнений, как произведение талантливого современного (но неизвестного) автора. Потом с помощью химии верхний слой снимали, и шедевр во всем своем блеске оказывался в доме заказчика. Да, заказчика, потому что никто не мог бы убедить комиссара, что похищение Рембрандта не было кражей по заказу, одним из труднейших для расследования преступлений. И если уж убивают из-за жалкой дозы наркотика, то что уж говорить о пятидесяти миллиардах.

О Рембрандте тогда многие писали: газетчики, искусствоведы, просто знатоки. О нем говорили Миксер и Самарканда по итальянскому телевидению, а французская «Антенн-2» передала даже специальное исследование.

Великий художник Рембрандт ван Рейн, родившийся 14 июля 1606 года в Лейдене, небольшом городке в нескольких десятках километров от Амстердама, где он скончался в 1669 году, никогда и ни за что не мог бы подумать, что одна из его картин, несомненно, самая неизвестная и нигде не упоминавшаяся, вплоть до начала XIX века, в XX окажется в центре загадочной истории интриг, преступлений и смерти.

Родители Рембрандта, беспокойного молодого человека, старались дать ему классическое образование и направить в свое время в Лейденский университет, но оказалось, что карандаш и кисть художника он предпочитает латинскому или еще какому-то учебному тексту или предмету, к которым он не чувствовал ни малейшей склонности. Родители, родом из простых деревенских мельников, должны были отказаться от честолюбивых планов и уступить действительности.

Их сыну суждено было стать не писателем, а художником, великим художником, одним из величайших художников в истории живописи. Но в далеком XVII веке они не могли еще знать о месте, уготованном Рембрандту в истории искусства и, скрипя сердцем, согласились на его учебу сначала у маэстро Якоба ван Свандербюрха в 1621–1623 годы, а потом в Амстердаме, в ателье Питера Питерсона Ластмана в 1624 году, у которого он пробыл в учениках всего несколько месяцев. Врожденные способности и несомненный талант позволили ему, в восемнадцатилетнем возрасте, открыть в родительском доме в Лейдене собственную студию. А через четыре года, в 1628 году, о нем пишет некто Арент ван Бюхель из Утрехта. Возможно, раздраженный тем, что двадцатидвухлетний художник уже многих заставил лестно говорить о себе, он высказался таким образом: «Много значения придается сыну мельника. Но это преждевременно». Однако слава Рембрандта продолжала шириться и расти, вопреки подобным предсказаниям. Несмотря на то, что его учителями были скромные художники, природный гений Рембрандта проявляется естественно и неудержимо, привлекая к нему внимание Европы.