Леонид Словин - Такая работа

Егоров сорвал ветку с куста, на ощупь попробовал определить дерево.

— Лучше вам с Тамулисом вдвоем со стороны кустов, а я возьму дорогу… Орешник, по-моему, и запах похож…

— Так. А машину оставляем в деревне у крайнего дома. Ты, Эдик, будешь в машине наготове, как только услышишь выстрел, гонишь сразу к магазину. Пусть думают, что мы все выскочили из «победы»… Ехали и случайно на них наткнулись.

— Ну что, по местам? — спросил Егоров.

— Судья Саар посмотрел на свой секундомер, — вступил в разговор Эдик, видя, что официальная часть переговоров закончена, — свисток…

— По местам, — вздохнул Ратанов, — черт знает, какая темень.

Они разошлись.

Егоров укрылся в кустах по другую сторону дороги, напротив магазина.

Дождь окончился, и было совсем тихо. Лес стоял огромный, молчаливый, изредка стряхивал с веток в траву тяжелые капли. «Волок» — зовут здесь такой лес: деревья из него приходилось раньше тащить волоком.

Кроме ожидания томительного, долгого, есть и другое ожидание: стремительное, обостренное, ожидание того, что может произойти в любую секунду, ожидание начала мгновенных, почти автоматических действий.

Так ждут начала атаки…

Егоров никогда не видел, как варится сталь, никогда не был в Сванетии. В кино он с мальчишеской радостью смотрел фильмы о лесных заповедниках, от души смеялся, видя на экране доверчивую мордочку бобра или енота, с уважением глядел на суровые волны океана, на недоступные вершины гор. Сейчас ему было под пятьдесят, и он уже отчетливо понимал, что, если не уйдет на пенсию и будет продолжать работать, наяву многое из этого, вероятно, уже никогда не увидит.

Восемнадцатилетним ростовским пареньком он ушел с завода в Красную Армию. Некоторые его товарищи попали на погранзаставы, другие — в авиацию, а он — в конвойные войска НКВД, потом в милицию. Сейчас он — майор. Двадцать пять лет пролетели в бесконечных переходах от раскрытых преступлений к другим, нераскрытым, в ожиданиях отпусков, в особом, никогда не становящемся привычным волнении, которое испытываешь, когда идешь по следу преступления; между годовыми отчетами о снижении преступности и ЧП, благодарностями командования и очередными разносами.

Двадцать пять лет пролетели, оставив серебряные следы на висках. Теперь по опыту работы он мог командовать не отделением — отделом, может быть, управлением, если бы тогда, по окончании войны, поехал в Высшую школу или поступил в институт. Но он не поехал, и сейчас не следовало об этом вспоминать…

На тех, кто учился, многие смотрели, как на шкурников; впереди были бендеровцы, айзсарги, просто бандиты. Он работал тогда в ОББ — отделе борьбы с бандитизмом. «Или учиться, или работать», — любил повторять начальник ОББ. Однажды Егоров все-таки чуть не подал заявление в заочный институт. Это было в то лето, когда на набережной пьяный, потерявший человеческий облик негодяй, беспричинно выстрелил в прохожего, оказавшегося отпускным подполковником, Героем Советского Союза. К счастью, подполковник остался жив, но из их отдела никто не попал в отпуск до ноября, пока не нашли преступника. После ОББ он несколько лет работал в разных отделах областного управления, пока в городе не образовали горотдел.

В отделение Ратанова Егоров попросился сам и не жалел, что ушел из управления. Видимо, был он в том возрасте, когда хочется что-то передать поколению, идущему за тобой. Жена замечала его отношение к товарищам по работе и, когда очередной безусый гость уходил из их дома, называя седеющего майора просто Сергеем, ревниво говорила: «Ты — как большая нянька!» Но он чувствовал, что ей нравится слышать, как его зовут просто по имени — это как будто делало его моложе и уменьшало их разницу в годах: женился он поздно.

«Большая нянька!» — мысленно улыбнулся Егоров. — Надо же так сказать!»

Тут он услышал скрип, тонкий, еле слышный скрип.

По ту сторону дороги Тамулис, который тоже услышал скрип, схватил Ратанова за руку.

Потом они услышали возню, приглушенный кашель и осторожно двинулись к магазину. Вокруг ничего не было видно, и хотелось идти с закрытыми глазами.

И в этот момент раздался свист.

Гошка сидел под крыльцом магазина и собирался было последовать за Волчарой, который через незапертый нижний люк влез в торговый зал и успел уже сбросить вниз тяжелый рулон какой-то шерсти. Вдруг он заметил Егорова, бежавшего через дорогу к магазину, и свистнул. Ратанов подал знак шоферу. Внутри магазина что-то с грохотом упало — это Волчара второпях сбил с прилавка весы. Увидев еще двоих, Гошка бросился на дорогу, навстречу Егорову. Майор узнал Гошку и сделал шаг в сторону, но Гошка как зачумленный с ломиком кинулся к нему.

Между ними осталось не более трех метров взгорбленной, мощенной булыжником дороги. Егоров успел выстрелить у Гошки над головой, но когда ломик, почти коснувшись его вытянутой руки, просвистел в воздухе, выстрелил еще раз, стараясь попасть в ноги. Гошка упал.

— Покажи, — сразу нагнулся к нему Егоров.

Гошка, корчась от боли, тронул ногу рукой.

— Жить будешь, — сердито, но радуясь тому, что не убил его, буркнул Егоров, — вставай, обопрись…

Гошка встал и оперся на него, а Егоров быстро провел рукой по его карманам. Нащупав в пиджаке что-то твердое, Егоров вытащил у Гошки финку, выточенную из напильника, и сунул себе в карман. Потом они побрели к машине.

Пользуясь темнотой, Волчара тихо вылез из магазина и юркнул в кусты. Какое-то шестое чувство на этот раз помогло Ратанову — он бросился вслед. Волчару настигли у самого леса. Здоровый, физически сильный, он отбивался руками и ногами. С помощью подбежавшего Эдика Ратанов и Тамулис все же закрутили ему руки назад и, низко пригнув к земле, повели к машине.

— И второй здесь, — радостно прошептал Тамулис. Он дышал тяжело. Кожу на виске саднило, больше он пока ничего не чувствовал.

Из деревни уже бежали человек пять с фонарями: участковый уполномоченный районного отдела милиции, который ночевал в Барбешках у председателя сельсовета, сам председатель, бригадир, еще какие-то наспех одетые люди.

Небо быстро светлело. Участковый уполномоченный и бригадир повезли Гошку в больницу.

— С завмага магарыч, — добродушно говорил Егоров председателю сельсовета, так, чтобы слышал сидящий на крыльце магазина Волчара. — Едем мы из Чельсмы в город и вдруг на ловца и зверь бежит…

— Это можно, — всерьез отвечал председатель и кивал головой, — как управитесь, так и пойдем ко мне… Ночь ведь сырая… Хорошо помогли, хорошо.

Волчара покривился: «Не повезло. Черень, конечно, поймет, в чем дело, раз меня сегодня не будет на вокзале».

— Эй, мужик, — крикнул он председателю сельсовета, — дай закурить.