Валерий Поволяев - Охота на охотников

Вспомнился ещё один шофер - услужливый, с добрым, каким-то ошалелым лицом, будто выиграл по лотерейному билету миллион долларов, он все беспокоился, что отстал от своей колонны. В результате вышло, что не от колонны отстал, а от жизни. Жизнь понеслась вперед уторопленным бегом, а он остался куковать в овраге около голого соснового ствола, обвязанный веревками...

Всплыла в мозгу даже фамилия этого несчастного драйвера - Рогожкин. Каукалов сделал глубокий вздох, задержал во рту воздух и перевернулся набок: в коридорчике рядом с комнатой, где он находился, послышались тихие шаги.

Каукалов закрыл глаза. Кто-то осторожно вошел и склонился над ним. Каукалов почувствовал, как в груди у него больно шевельнулось, забилось, словно пойманная птица, сердце, и он похолодел от ужаса. Показалось, что вошедший сейчас возьмет и удавит его. Либо всадит в шею нож. Прямо в сонную артерию. Или в яремную жилу...

Он перевел дыхание. А сонная артерия и яремная жила - это не одно и то же?

Ему хотелось вскочить с кровати, закричать, но он сдержал себя.

Человек постоял над ним ещё немного и ушел, а у свернувшегося, подобно обиженному ребенку, в калачик Каукалова возникло ощущение, что, может быть, никто в комнату и не входил.

Тогда что же это было?

Знамение свыше?

Из Лиозно выехали на трех фурах. Егоров, Настя, Стефанович, Левченко, Леонтий Рогожкин, Рашпиль и молодой, глазастый, похожий на выпускника бурсы, Коля Синичкин. Просился и Шушкевич - терся около фур, обиженно опускал глаза, но бригадир не взял его с собой - опасался осечки, того, что Шушкевич в нужный момент дрогнет, он даже не сказал Шушкевичу, куда и зачем они едут.

Вооружились. С таким расчетом, чтобы у каждого был ствол: автомат, на который имелись документы, три помповых ружья, также с выправленными на них разрешениями - ружья считались охотничьими и к ним не могла привязаться ни одна милиция, и два пистолета - естественно, под полой, их пришлось убрать в тайники.

Груз незначительный, по мелочи - из того, что нашлось в Белоруссии и требовалось в России.

Шли быстро, на хорошей скорости, в результате и глазом, как говорится, моргнуть не успели, как впереди уже замаячила Москва.

- Москва - это ещё не Россия, - вздохнул Левченко. Он ехал со Стефановичем в главной машине. - Хотя, надо отдать должное, тут крепкий хозяин сидит.

- Россия перед Москвой - голая задница, прикрытая одной полусопревшей заплатой. И та на голое тело наложена, пришита нитками через край, - сказал Стефанович. - Когда-нибудь Россия Москву на вилы поднимет, вот увидишь. За то, что слишком разжирела за счет России и приоделась уж очень дюже - в бархатный кафтан с собольим воротником. Слишком велика разница между периферией и столицей.

- Где вы нашли своего напарника? - спросил Левченко.

- От Минского шоссе по объездной дороге направо, - нехотя пояснил Стефанович. - В лесном овраге.

- И со мной так же поступили. От Минского шоссе по объездной бетонке направо. Только меня не в овраг затащили, а оставили в лесу, среди деревьев, будто волка. Если бы на меня случайно не наткнулись бомжата, собирающие грибы, гнил бы я в лесу, непохороненный, может быть, и сейчас. У Левченко дернулось одно подглазье, он отвернулся.

Впрочем, сам виноват - не надо было затевать этот разговор. Интересно, где сейчас бомжата? Где перемогают зимние холода, в какой собачьей конуре скрываются? Или же от зимы, от холодов они уехали на юг, в тепло? Бомжата могли отправиться, например, в Киев, к тетке одного из них. У кого конкретно тетка жила в Киеве, Левченко уже не помнил. Кажется, у Петьки... Или у Витьки? Нет, все-таки у Петьки...

Бомжат надо обязательно попытаться найти. Приволочь им продуктов, дать денег, может, купить что-нибудь из одежды...

Фуры поставили под разгрузку, Стефанович приказал своим подопечным, Рашпилю и Синичкину, наблюдать за тем, как будут опустошаться трюмы огромных сухопутных вагонов на резиновом ходу, ставить галочки в бумажках и помечать на полях росписью, что из товаров принято, а сам с Егоровым, Леонтием Рогожкиным и Левченко отправился в город. С собой взяли два пистолета.

Вдогонку за ними кинулась бледная, с крепко стиснутыми кулаками, будто комсомолка двадцатых годов, протестующая против социальной несправедливости, Настя.

- Меня тоже возьмите!

Отвернув голову, чтобы Настя не видела его лица, Стефанович сморщился. Женское дело - варить в дороге супы, петь песни, радовать мужской взор, рассказывать что-нибудь увлекательное, резать колбасу, потрошить селедку, но никак не держать в руках оружие.

- Настя, - пробормотал Стефанович смятенно.

- Я уже двадцать два года Настя. Возьмите, иначе обижусь.

- Настя!

- Я хочу посмотреть этим ублюдкам в глаза!

- Это ничего не даст.

Губы у Насти задрожали, и Стефанович аккуратно, почти не прикасаясь, обнял её рукой за плечо. Она развернулась, ткнулась было головою ему в грудь, готовая разреветься, но в следующую минуту резко выпрямилась, глянула гневно на Стефановича.

- Тогда зачем я сюда ехала, спрашивается?

- Мы собираемся, Настя, всего-навсего в разведку - узнать, где эти подонки находятся, что с ними? Вдруг их уже приголубили и пустили ногами вперед в прорубь поплавать в какой-нибудь Яузе или Десне. Проведем разведку и вернемся. А потом уже будем решать, как проводить операцию возмездия.

Звучное сочетание слов "операция возмездия" Стефанович услышал как-то от своего приятеля-"афганца", и оно очень понравилось ему. Теперь вот удачно ввернул в разговор.

Конечно же, Стефанович говорил неправду, но неправду эту старался сделать убедительной, облачить её в искренние, доходчивые слова, чтобы Настя поверила. Дескать, они только появятся в районе, где живет Каукалов, разведают, на месте ли он, а потом все вместе назначат дату расплаты.

И Настя поверила Стефановичу, устало отстранилась от него и произнесла коротко:

- Хорошо.

В город уехали вчетвером. Поплутав немного, все же отыскали панельную девятиэтажку Каукалова. Левченко потыкал пальцем в плохонькое, отпечатанное на слабом ксероксе изображение, произнес с дрожью в голосе:

- Неужто, гад, я до тебя не доберусь? А?

Подъезд был как подъезд - не чистый и не грязный, пропитанный запахом кошек - хозяева здешних котов часто выпускали своих питомцев на лестницу, и те азартно делили здешнюю территорию, метили вонючей мочой все подряд и устраивали отчаянные драки.

Поднялись на нужный этаж.

Левченко натянул поглубже на нос спортивную шапочку, достал из-за пазухи толстую клеенчатую тетрадь, в которой находилось несколько военкоматовских повесток. Верхняя была выписана на имя Каукалова, оформлена по всем правилам, с треугольной фиолетовой печатью, благо сейчас за десять-пятнадцать долларов можно изготовить все, что угодно, любой штамп.