Валерий Поволяев - Охота на охотников

Стефанович поднялся по лестнице чуть вверх, пристроился так, чтобы его не было видно из квартиры Каукалова, достал пистолет. Передернул ствол, ставя "макаров" в боевое положение. Егоров с левченковским "ТТ" разместился на лестнице ниже площадки - на случай, если Каукалов побежит, и также загнал в ствол патрон и приготовился стрелять. Еще ниже поставили Леонтия, уже без оружия.

- Ну, Володя, давай! - тихо скомандовал Егоров.

Левченко втянул в себя воздух, выдохнул, успокаивая неожиданно взбеленившееся, зашедшееся в частом стуке сердце, подошел к каукаловской двери, оглядел внимательно, словно хотел понять, чем она отличается от других дверей, - а она, собственно, не отличалась ничем, была обита такой же низкосортной искусственной кожей, как и добрая половина дверей подъезда, снова втянул в себя воздух и нажал на кнопку звонка.

Было слышно, как за дверью раздалось мелодичное дзиньканье. Егоров напрягся, Стефанович тоже напрягся, но... дверь не открылась.

- Дави еще! - шепотом скомандовал Егоров.

Левченко послушно надавил. И опять ничего. Егоров спрятал пистолет за пазуху, поднялся на несколько ступенек.

- Похоже, его нет дома, - сказал он.

Тревожно глянув в сторону напарника, Левченко перевел взгляд вверх, на Стефановича, и снова нажал на звонок. Долго не отпускал палец. За дверью квартиры ничто не шевельнулось, не царапнулось, не обозначилось ни вздохом, ни скрипом, ни шорохом.

В это время распахнулась дверь соседней квартиры, и на лестничную площадку бесстрашно выглянула седая растрепанная старуха в облезлом махровом халате, с трудом сходящемся на животе, и меховых тапках, украшенных пушистыми звериными хвостиками.

- Вам кого? - деловито осведомилась старуха.

Левченко раскрыл клеенчатую тетрадь, взял в руки военкоматовскую повестку и громко, с эффектным актерским нажимом - сам не ожидал от себя такого таланта, - прочитал:

- Каукалова Евгения Вениаминовича.

- Его нет. - Старуха залезла в рот, поддела пальцем верхнюю челюсть раздался неприятный сосущий звук, поставила её на место и по-собачьи лихо щелкнула зубами.

- Я вижу. На звонок никто не отзывается, - сказал Левченко.

- Тогда чего звонишь? А? А ты, собственно, откуда будешь? - Взгляд бдительной старухи сделался злым, зрачки прокололи Левченко насквозь.

Приосанившись, Левченко вновь открыл тетрадь:

- Из военкомата. Посыльный.

Взгляд старухи немного помягчел.

- На войну, что ли, хотите Женьку отправить? В Чечню? В Таджикистан? "Пиф-паф" чтобы делал?

- Не обязательно "пиф-паф". Это решит комиссия военкомата, - солидно проговорил Левченко. - Мое дело - вручить повестку и получить расписку. А что далее будет - решат господа полковники. Их у нас несколько человек.

Он был расстроен появлением старухи, но вида не подал, и вообще старался держаться так, чтобы эта седая ворона не запомнила его лица. Краем глаза проверил лестницу: не видно ли его друзей.

Те, словно духи бестелесные, растворились в воздухе, от них даже следа не осталось.

- Его нет. Он куда-то в командировку отвалил. А мать в доме отдыха, разоткровенничалась старуха, - на Клязьме.

- Он точно в командировке? - Левченко громко шлепнул тетрадью о ладонь.

- Ну-у, - старуха засомневалась, - вроде бы в командировке, а там лях его знает... Вы не майтесь, не ждите Женьку, - в голосе её появились сочувственно-теплые нотки, - давайте мне повестку, я ему лично в руки передам.

- Мне нужна расписка.

- А я и распишусь.

- Расписываться имеют право только близкие родственники, мать или отец.

- Ну, отца у Женьки нету... - начала старуха, но Левченко решительно прервал её.

- Вы - близкая родственница Евгения Вениаминовича Каукалова?

- Нет, но...

- Если бы были близкой родственницей, я бы вручил вам повестку под расписку, а так извините, бабушка, не могу... Придется мне заглянуть ещё раз.

- Заглядывай, - ничуть не обидевшись на отказ, милостиво разрешила седая ворона и громко хлопнула дверью.

Когда вся компания очутилась на улице, Левченко открыл свою тетрадь, выдернул из стопки повесток ту, что была предназначена Каукалову, сунул её вниз, наверх положил повестку, выписанную Илье Михайловичу Аронову.

Но Аронова тоже не оказалось дома - дверь никто не открыл.

- Ноль - ноль, - озадаченно проговорил Стефанович, - счет, как в плохом футболе.

- Промышляют где-нибудь братья-разбойники, не иначе, - убежденно произнес Егоров, - раз отсутствуют на пару - значит, долбят где-то нашего брата. На Минском шоссе, скорее всего.

- А других шоссе разве нету?

- Исключено. Здесь все четко расписано. У меня точные данные: выступают они только на Минском. Здесь - их территория. На другой территории работают другие банды. Все поделено.

- Вот сволочи, - выругался Стефанович, помотал перед собой ладонью, словно бы разгребая невидимый дым, - с-суки! А милиция, она что? Она куда смотрит?

- Туда и смотрит... - Егоров не сдержался, выдал лихое матерное коленце. Этажей не менее восьми. - Она же с этого деньги имеет... Питается. Водку из бандитских ладоней пьет.

Глаза у Егорова от ругани покраснели, округлились, как у совы, затылок налился кровью: Егоров так полыхал жаром, что от него можно было прикуривать.

Леонтий помалкивал. Его вообще после гибели брата словно бы подменили, он стал молчалив и угрюм, как отшельник, коротающий свой век где-нибудь в камнях среди дикой природы. Он лишь беспрекословно выполнял то, что ему поручали делать, стискивая зубы от внутренней боли, от тоски, от жгучего желания разделаться с теми, кто погубил Мишку. Но никто не слышал от него ни стонов, ни ахов, ни жалоб, но и голоса его не слышали. Леонтий Рогожкин словно бы онемел.

- Ну, что дальше? - спросил Левченко.

- Вернемся сюда через два часа, - твердо произнес Стефанович.

- А если их и через два часа не будет?

- Отсчитаем ещё два часа и опять вернемся.

- А если бандюки действительно умотали куда-нибудь в командировку?

- У меня таких сведений нет, - сказал Егоров, - у меня другие сведения - они находятся в Москве.

Вернулись через два часа. Ни Каукалова, ни его напарника дома ещё не было.

Прошло ещё два часа. И опять - пусто. Поскольку Левченко вновь переусердствовал - слишком долго жал на звонок, из соседней квартиры, как и в прошлый раз, высунулась растрепанная седая ворона. Узнав давешнего военкоматовского посыльного, протянула разочарованно: "А-а-а" и захлопнула дверь.

- Вот любопытная Варвара! - в сердцах произнес Стефанович.

- Почему Варвара? - спросил Левченко.

- Да любопытной Варваре кое-чего оторвали... Когда она вот так из дома своего высовывалась.

Следующий визит нанесли утром - и впустую.

- Но они здесь, здесь, в Москве - горячился Егоров. Потом махнул рукой: - Дайте мне несколько часов, я своему корефану на берег Балтийского моря позвоню. Он мне точно скажет - в Москве они или нет?