Джеймс Олдридж - Джули отрешённый

Остановился Джули так же внезапно, как начал, и отложил банджо, словно оно ему больше ни к чему.

– Вот это да! – произнес Билли. – Черт возьми, где ты выучился такой бешеной игре? Где, а?

– Какие-нибудь другие инструменты у вас есть? – спросил Джули, и сейчас, когда Билли пытался поговорить с ним, пропасть, отделявшая его от всего остального мира, бросалась в глаза как никогда.

– Ты – банджист, – сказал Билли. – Как это у тебя получается, не понимаю. Сумасшествие какое-то, но до чего здорово, в жизни такого не слыхал! Черт возьми! Где ты так выучился?

– А других инструментов у вас нет? – твердил свое Джули.

– Да на что тебе другие, ты ж настоящий банджист! – возмутился Билли. Потом, видно, что-то вспомнил и спросил потише: – А что, по вашей вере на банджо играть не полагается?

Напрасно он это сказал: Джули молча поднялся и пошел было прочь.

– Погоди! – в отчаянии крикнул Билли. – Я дам тебе другой инструмент. Но ты хоть скажи, на что он тебе?

– Играть, – ответил Джули.

– Ну, ясно, а ты что, хочешь играть в нашем джазе? Это, что ли, у тебя на уме?

Как будто самое простое объяснение, но, зная Джули, я понимал: едва ли дело в этом. Уж слишком это было бы нелепо. Мне по-прежнему казалось, что Джули просто хочет испробовать другие инструменты, только и всего.

– Ладно, буду с вами играть, – сказал Джули, словно то была плата, за которую Билли соглашался одолжить инструменты.

– Ну нет, не надо. Я вовсе не говорил, что хочу, чтоб ты с нами играл. На банджо ты играть умеешь, но…

– Нет, – сказал Джули. – Мне нужны другие инструменты.

Джули совсем не умел объяснять, чего хочет, не умел спорить, и, поняв, что на том все и кончится, я вмешался.

– Дай ему какой хочешь инструмент, он на любом сыграет, – сказал я Билли.

– А банджо ему чем плохо? – не соглашался Билли.

Джули опять собрался уходить, но душа завзятого джазиста не могла такое вынести.

– Ладно, ладно, – сказал Билли. – У меня есть запасная ля-бемольная труба, а у Джека Синглтона застрял мой старый кларнет, могу тебе одолжить.

– В них надо дуть? – с сомнением спросил Джули.

Билли не понял, чем тот недоволен, и, нервно подергивая большими пальцами рук, пояснил:

– Конечно, в них надо дуть. А ты как думал?

– А других инструментов, чтоб не дуть, у вас нет?

– Ты что ж, никогда не играл ни на каком духовом инструменте?

– Не беспокойся, – поспешно сказал я Билли. – Ты только дай ему кларнет и трубу, вот увидишь, недели через три он вовсю будет играть.

– Ну и ну, кажется, я тебе верю, – сказал Билли, снял очки и покрутил ими в воздухе, словно хотел сохранить неизменно звучащий у него в душе ритм. Потом велел Джули прийти завтра до восьми утра к нему домой, и он даст ему оба инструмента. – Только ты с ними так не обращайся, – сказал он и показал на сумку, из которой торчало банджо.

Джули не привык прислушиваться к выговорам, он просто повернулся и пошел прочь, я – за ним, а Билли остался один со своими ритмами, озадаченный и недоумевающий.

На том они и расстались и, насколько я знаю, с тех пор три недели не виделись, а потом Джули вечером после школы зазвал меня к себе и сказал:

– Я хочу, чтоб ты кое-что спросил у Билли.

– Ну нет! – вскинулся я. – На этот раз спрашивай сам. Мне некогда.

Мне сейчас было не до него: на носу экзамены.

– А мне от него ничего не надо, – сказал Джули. – Я только хочу кое-что спросить про трубу.

– А что такое? – поинтересовался я.

– У меня звук не получается, – объяснил он. – В субботу вечером я ходил слушать городской оркестр, смотрел, как Джим Бизли играет на трубе. А сам дую, дую – и ничего не выходит.

Он показал, как он это делает, я рассмеялся.

– А что ж ты сам не спросишь Билли? Он бы тебе показал, как с ней обращаться.

– Он отберет у меня трубу, а она мне еще нужна.

И, как всегда в таких случаях, властно распорядился, чтоб я все-таки сходил к Билли.

– Ладно уж, ладно. Но это в последний раз, Джули. Самый последний.

Джули пожал плечами, что было равносильно доброму слову, и в понедельник после обеда я отправился на лесной склад и спросил Билли, как полагается дуть в трубу.

– Три условия, – сказал Билли. – Первым делом надо набрать полные легкие воздуха, а потом, надувая щеки, изменять силу звука и наконец так сложить губы, чтоб они были вроде клапана. Вроде мундштука.

Я пересказал это Джули, но он явно ничего не понял. Он никогда не мог взять в толк никакие технические объяснения, и неделю спустя Билли сказал мне, что как-то утром, уходя на работу, нашел у себя на пороге трубу, которую он давал Джули.

Так кончилась история с трубой, и я был разочарован, ведь я не сомневался, что Джули и с этим инструментом справится без труда. Но еще оставался кларнет – от него Джули, видно, пока не отказался.

В любое другое время я бы непременно пошел поглядел, чем там занимается Джули, но до экзаменов оставались считанные дни, надо было готовиться вовсю. Я давным-давно не заходил к Джули и про кларнет даже не вспоминал. По правде сказать, если уж говорить о Джули, мне куда интересней было, что происходит в школе между ним и Бетт. Раза три-четыре в неделю Бетт оставалась теперь после уроков и натаскивала Джули по истории, английскому, французскому и по математике, в которой он все схватывал на лету.

Глядя на это, мы все только радовались: нас больше не мучили угрызения совести, хоть мы и не могли бы объяснить, с чего нам чувствовать себя в ответе за Джули. И однако мы знали: Бетт старается понапрасну. Она и сама явно это понимала, и, похоже, они не бросали этих занятий только оттого, что не могли ни дня провести врозь. К тому времени дружба их была уже вполне откровенна и очевидна, ее признали все мы и даже наши учителя – чудо, единственное в своем роде, хотя и вполне естественное. Кто же мог заподозрить в чем-то дурном нашу примерную Бетт? Кто стал бы подозревать в нечистых помыслах нашего благочестивого Джули? Не замечалось никаких признаков юношеской страсти: ни попыток украдкой коснуться друг друга, ни обмена лукавыми взглядами. Нас незачем было убеждать в чистоте их отношений, мы и так это знали. А присматривался я к ним потому, что любопытно было, что будет дальше и надолго ли все это. По правде сказать, я ждал: уж, наверно, миссис Кристо не утерпит и вмешается.

И я не удивился, услыхав, что однажды, в пятницу, после обеда, когда мясная лавка была уже закрыта, миссис Кристо зашла к мистеру Морни.

Кое-что я узнал об этом посещении во время суда над Джули, когда мой отец коротко допрашивал мистера Морни. Но куда больше мне стало известно от Бетт. Ничего особенного она мне не рассказала, лишь в немногих словах описала, как было дело, и все же на меня тотчас дохнуло запахом мускуса, неотделимым от этого пышного экзотического тела, облаченного в черный шелковистый миткаль: миссис Кристо подошла к заднему крыльцу мясной лавки, оттуда лестница вела в комнаты, где жила Бетт с отцом.