Алексей Макеев - Жертва тайги

Ружейный выстрел раскроил тишину, и они машинально брякнулись на землю. Через несколько секунд где-то невдалеке послышался звериный рев и какая-то громкая возня, а затем – протяжный, наполненный страхом крик человека.

Приятели вскочили на ноги и понеслись, подминая кусты, в сторону выстрела.

Выметнувшись из подлеска на обрыв, Антон остановился так резко, что Ингтонка, опрометью несшийся за ним, едва не сбил его с ног. Их глазам предстала непотребная до крайности картина.

В конце галечной косы на перевернутой оморочке с раздраженным рыком елозила громадная медвежья туша. Сграбастав легкую лодчонку, вцепившись в бортовой брус всеми четырьмя лапами, медведь с остервенением рвал зубами бересту, пытаясь добраться до охотника, спрятавшегося под ней.

Было удивительно, что тонкие деревянные распорки все еще держали его огромный вес, но это, конечно же, не могло долго продолжаться. Вот-вот берестянка затрещит и сплющится, превратится в блин. Тогда мужику в один миг хана приснится.

Раздумывать было некогда. Чухонец там или нет, но спасать мужика надо.

Антон, крепко сжимая в руке массивный секатор, спрыгнул на косу, перекатился, гася инерцию, и ринулся вперед. Он с ходу рубанул медведя по хребтине, метя в шейный позвонок, и тут же отскочил в сторону. Зверь заревел, клацнул зубами, резко дернув мордой на обидчика, но лодку из лап не выпустил.

Ингтонка, успевший где-то освободиться от фонаги, подбежал к месту схватки и со всего размаха приложился колуном между ушей хищника. Послышался треск проломанной теменной кости, и рев медведя превратился в оглушительный трубный глас. Тяжелая туша заколыхалась и, пятясь задом, поползла с оморочки. Только теперь Антон заметил, что гачи [73] зверя обильно залиты кровью.

«Нужно быть полным идиотом, чтобы такой зверюге в спину стрелять! – промелькнуло в голове у Антона. – Это ж самому себе приговор подписывать! Раззадорить только!»

Медведь развернулся, и мужики сразу же признали в нем своего старого знакомца. Это был тот же подслеповатый больной старик, что встретился им два часа назад. Из-за него путникам и пришлось делать изрядный крюк, тащиться по самым дебрям.

Медведь продолжал истошно вопить, тряс башкой и обмахивался высоко задранными передними лапами, словно пытался отогнать пчелиный рой, наседающий на него. Зверь поднялся на дыбки, и Антон почувствовал, как к горлу подступила дурнота. Еще пара мгновений, и эта убойная костистая туша ринется вперед. Догонит! Подомнет! Изорвет в клочья!

Он уже начал понемногу отступать, не выпуская зверя из вида, зная, что поворачиваться к нему спиной нельзя ни при каком раскладе, когда неожиданно прозвучал выстрел. Медведь резко оборвал рев, уронил передние лапы, покачался немного, подломился, сложился, будто в низком поясном поклоне, и грохнулся на речную косу. Он зарылся носом в гальку, словно норовя нырнуть в нее поглубже, дернулся всем телом и затих без малейшего движения.

Вздох облегчения вырвался из груди Антона, но его тут же снова окатило волной ужаса. Только теперь до него дошло, как бездарно они с Ингтонкой рисковали, отважившись броситься на медведя с тупым никчемным секатором и колуном. Герои опрометчиво тыкали его этими своими жалкими железячками куда попало. У топтыгина черепок – отнюдь не главный орган. Мозгу там с гулькин хрен. Ты его всмятку раздолби, а ему хоть бы хны. Он только озлобится, в два счета тебя догонит, цапнет когтищами, подомнет и походя раздавит как букашку.

Оморочка с легким стуком перевернулась. Показался незнакомый мужик, встал, без суеты отряхнулся и поднял с гальки ружье. Он тщательно обмахнул ладонью мокрый песок с самодельного приклада, покрытого темным лаком, и молчком уставился на своих благодетелей.

Дядька мосластый и узкоплечий. Навскидку ему чуть за сорок. Голова лысая как бильярдный шар. Только на затылке да по краям над заостренными волчьими ушками виден белесый тонкий пушок, прямо как у сосунка новорожденного. Одутловатое блаженное личико, похожее на перевернутую грушу, с широкой височной костью и тощим вытянутым подбородком. Дурацкая улыбочка от уха до уха.

Мужик стоял и лыбился, показывая кривые зубки, потом все-таки снисходительно выдал:

– Вы чего, милки, гляжу, струхнули малость?

– Это мы-то струхнули?! – возмутился Антон, с полуоборота заводясь от непомерной наглости спасенного типа. – Скажи спасибо лучше, что мы на твое счастье рядом оказались! Не подоспели бы вовремя, так от тебя уже одни кишки по кустам болтались бы!

– Да я бы и сам управился. Дело нетрудное.

– Чего же ты тогда как перебздевший бурундук под лодочку забился?

– Да малая промашка вышла. Гильзу в стволе заклинило. Покуда выколупывал, он и насел, оглашенный.

– А в спину ты ему, конечно, специально лупил? – съязвил Антон. – Для острастки, так сказать, да?

– Нет, конечно. Не в срок по булыге днищем чирикнулся. Вот прицел чуток и повело.

– Чирикнулся он, – пробурчал Антон.

Он глядел на нарочито простодушную физиономию незнакомца, только что чудом избежавшего смертельной опасности, и поймал себя на мысли, что начинает испытывать к мужику что-то похожее на уважение.

«Не каждый бы так смог. Признать надо. Хотя что с него возьмешь, с идиота жизнерадостного? Встречал я похожих. Доводилось. Такому типу хоть кол на голове теши или пыжи на башке вырубай, ничем его не проймешь. На шматы кромсай, он и тогда, наверное, скалиться не перестанет».

Ингтонка легонько тронул его за плечо и предложил:

– Давай костер разведем. Ему бы просушиться надо.

– Ладно, – ответил Антон и только сейчас заметил, что с мужика вода в три ручья льет.

«Видимо, неслабо он искупался. – Но через миг кольнуло под ложечкой. – А если это он и есть? Тот самый козел, что по нам из мелкашки из кустиков садил? У него же «Белка», да? Малокалиберный ствол идет поверху? Эх, проворонил я момент, когда у него ружье на земле валялось! Теперь уже поздно рыпаться. Остается только терпеливо ждать другого удобного случая. Ничего. Выгадаю время и пробью его на вшивость. Надо только как-то отвлечь нового знакомца, чтобы раньше срока не переполошился».

Мужик, не выпуская оружие, одной рукой оттащил берестянку подальше на косу, подошел к убитому медведю, ласково погладил свою лысинку и проговорил:

– Надо будет шкуру снять, пока не застыл. Да желчь вырезать. Жалко, что худющий шибко. Видать, прихварывал. Вон сколько мясца зазря сопреет. На всю зиму в самый раз хватило бы пельмешек навертеть.

– Помочь? – запустил пробный шар Антон.

– Да чего там, паря, не гоношись. Сам управлюсь, – отказался мужик. – Поди-ка костерок добрый разведи, ежели не трудно. Одежку малость прожарить не помешало бы.