Жак Робер - Кто-то за дверью

В какой-нибудь книге при случае я обязательно обыграю нашу внутреннюю лестницу. Она ведет в спальни прямо из гостиной и выглядит точно так же, как лестницы, которые мастерят в театре для декораций к бульварным пьескам. В этих пьесах обязательно есть момент, когда героиня, совершив очередную глупость, спускается по лестнице, потряхивая светлой шевелюрой. Совсем как это делает сейчас Пюс, я вижу меж столбиками перил подол ее пеньюара.

И, не глядя на Пюс, я знаю, что она встряхивает волосами. Она не пропускает ни одного спектакля в Париже, где есть такая внутренняя лестница, и умеет прелестно копировать все движения этих самых героинь, которые совершают глупости и всегда служили для нее образцом.

Мне вдруг делается не по себе - я пытаюсь вспомнить, закрыл ли сумочку Пюс после того, как только что рылся в ней. Склоняясь над рукописью, то есть над моими шестью строчками, бросаю взгляд на диван. Вижу сумочку. Она закрыта. В любом случае глупо с моей стороны волноваться. Во-первых, муж, который роется в сумочке жены, непременно позаботится о том, чтобы по окончании операции эту сумку закрыть. И потом Пюс попросту решила бы, что сама забыла это сделать. Но на воре шапка горит.

Неожиданно отмечаю для себя, что время позднее: чуть больше половины двенадцатого. Когда-то в этот час моя жизнь только начиналась. Но с тех пор, как мы поселились в Дьеппе, в этом доме, который я получил в наследство от родителей, мы постепенно привыкли рано ложиться спать.

И давно стало привычным, что Пюс в этот час уже спит. Завтра утром она едет в Париж, а уж когда Пюс едет в Париж, она, намазав лицо кремом, ложится в постель в пять часов вечера, чтобы как следует приготовиться к этому событию.

Сейчас она, спустившись с лестницы и не глядя в мою сторону, будто меня попросту нет, идет прямо к дивану. Хватает сумочку, открывает, и мне кажется, что сумка сейчас взорвется у нее в руках, словно, сделав только что свое грязное дело, я начинил ее динамитом.

Но Пюс всего лишь достает пачку "Честерфилда" и зажигалку. Она закуривает, садится на диван, глубоко затянувшись, долго выпускает дым и, наконец, устремляет взгляд на меня.

- Продвинулся немножко? - спрашивает Пюс.

Я всегда рассказывал ей о своей работе. Один из моментов, сблизивший нас в начале нашего знакомства,- это моя жизнь как писателя. Честно говоря, мне думается, что Пюс всегда меньше восторгали мои книги, чем состояние моего духа, в котором я творил, подспудная и терпеливая работа моего не знающего покоя воображения.

Итак, ей прекрасно известно, что уже в течение недели моя работа над новым романом не двигается. Я не отвечаю на ее вопрос. И спрашиваю в свою очередь:

- Что случилось? Не спится?

- Как всегда, немножко волнуюсь перед отъездом, единственное, пожалуй, в чем я так я осталась ребенком.

Смотрю на нее. Думаю, что никогда еще она не казалась мне такой красивой, несмотря на лоснящиеся от крема лоб и щеки. Напрасно она ругает Дьепп - морской воздух подарил ей вторую юность, в тридцать один год ей не дашь больше двадцати.

Я женился на ней потому, что она была похожа на одну из героинь Жироду. Невысокого роста, при теперешней моде на короткие юбки, Пюс иногда и впрямь кажется маленькой девочкой. На ее лице блуждает постоянная улыбка, улыбка глаз, какая-то внутренняя улыбка, словно она улыбается чему-то, известному ей одной, и это делает ее как-то по-особому загадочной.

У нее примитивно белокурые волосы, примитивно голубые глаза. Она идет по жизни, сохраняя на лице выражение совершенной невинности, перед которым я останусь безоружным до последнего своего вздоха. Ибо в то же самое время прекрасно представляю, как она спокойно подсыпает мышьяк в мой кофе с молоком, следуя побуждениям типично женским, безотчетным и непреодолимым, которые мне не дано узнать, и сохраняя при этом свою неподражаемую улыбку.

- У тебя недовольный вид. Что, дело так и не движется? - возвращается Пюс к своему вопросу.

По правде говоря, она толком не знает, о чем я собрался писать. Я просто сказал ей на днях, что это будет история об обманутом муже, который однажды туманной ночью прибывает в Дьепп, чтобы застать врасплох любовников в отеле "Тупик".

- Я все думаю, не напрасно ли ты взялся за этот сюжет,- говорит она.В сущности, эта история обманутого мужа - роман о ревности. Мужской ревности. Не так ли?

- Именно.

- Ну вот! Возможно, тебе нечего сказать о ревности.

- Ты ошибаешься,- говорю я, рисуя иероглифы на лежащем передо мной чистом листе бумаги, избегая смотреть на нее в упор.- Ревность - великая сила, внушенная страстью. Она является частью того, что можно было бы назвать арсеналом романиста. Ревность - важнейшая тема наряду с честолюбием, любовью, смертью.

- По существу, ревность для тебя - это как бы профессиональная обязанность.

- Скажем, упражнение стиля.

Она на мгновение задумывается, затем озабоченно произносит:

- Но как же быть с твоим упражнением, если я никогда не видела, чтобы ты ревновал.

Смеясь, встаю из-за стола. Это очень важно - смеяться, когда хочешь скрыть свои чувства. Смех - замечательная маска.

- Возможно, ты никогда и не видела,- говорю я небрежно,- но это совершенно не значит, что в душе я не умирал от ревности.

- Я в этом не убеждена,- говорит она со всей серьезностью.- Ревность всегда как-то проявляется. Злится, испускает вопли! В этом ее слабость: она не в состоянии скрываться.

- Есть ревнивцы, умеющие владеть собой, дорогая. Лучшие из всех. Самые опасные.

По-моему, мы вскользь коснулись личной темы, и я возвращаюсь к моему роману. Объясняю ей, что меня задерживает вовсе не описание ревности. Допуская, что сам я никогда не испытывал мук этой неблагодарной страсти, я видел достаточно ревнивцев вокруг. Романист владеет особым даром описывать со всеми нюансами и те чувства, которых никогда не испытывал. Его воображение восполняет недостаток опыта, а умение наблюдать чужие страдания довершает.

Наконец я. подхожу к тому, на чем споткнулся. Мой ревнивец, который несет в себе свое несчастье, словно совершает жертвоприношение, прибывает в Дьепп с вполне определенным намерением - отомстить. И отомстить как можно более жестоко.

Вдруг вижу, как сверкает взгляд небесно-голубых глаз Пюс.

- А что, ревнивый человек непременно испытывает желание отомстить? склонив головку на бок, спрашивает она, словно берет интервью.

- Думаю, что непременно,- говорю я.- Месть - рожденная ревностью дочь.

Неплохо сказано, я быстро записываю последнюю фразу на листок.

- Во всяком случае не понимаю, почему ты застрял именно на мести,говорит Пюс.- Нет ничего проще. Этот твой тип идет прямо в отель, где прячется его жена со своим любовником, отыскивает их комнату, вынимает револьвер и убивает обоих.