Жак Робер - Кто-то за дверью

И повторяет, повысив голос:

- Вы человек спокойный.

- Возможно, это одна только видимость,- говорю я. - Уж Франсуаза знает меня лучше, чем вы!

Он подходит к окну, но взгляд его устремлен в пустоту. Вижу, как легонько сгибается его широкая спина преуспевающего дельца. Колонна Дюверже покачнулась.

- Вас, Луи, я, возможно, знаю не слишком хорошо, но я знаю мою сестру.

Ох, уж эта его манера произносить "моя сестра", так же он, должно быть, произносит "мой автомобиль", "мой холодильник"! Хоть я и женился на ней, "его сестре", она остается его собственностью, частью фамильного имущества.

- Ну, и что же ваша сестра?

- Она никогда от меня ничего не скрывала. Мне не верится...

Готово! Он снова перестает мне верить! Да, похоже, он слегка простоват, и мне придется вбить ему истину в голову, не церемонясь.

- Знаете,- говорю я ему,- и мне потребовалось время, чтобы поверить. Впрочем, я пришел к мысли, что именно женщин, вовсе не созданных для такого, привлекает подобная ситуация. Потому что для них есть в этой ситуации поистине нечто дьявольское. И поскольку дьявол обладает чарами...

Его мало волнуют мои парадоксы. В нем просыпается деловой человек. И вот ему уже не терпится узнать подробности, а в голосе появляются металлические нотки:

- В конце концов, чтобы быть настолько категоричным, вы должны располагать доказательствами ее связи?

- О да!

На этот раз я не сдержался, я выдал свою боль. С моих губ сорвались не слова, а стон, и я, едва волоча ноги, добираюсь до письменного стола.

- Я покажу вам письмо. Письмо от ее любовника.

Беру со стола письмо "Поля". Я правильно говорю - письмо "Поля", то, которое мы с Улиссом извлекли из черного чемодана и которое так хорошо изучили.

- Оно написано в Лондоне 3 марта... Вы позволите представить образчик этой литературы? "Любовь моя, я не в силах дольше ждать. Ты придешь, и наши плечи соприкоснуться, наши руки, наши губы..." И так далее...

Я протягиваю ему письмо.

- Возьмите! Прочтите сами. Утолите любопытство!

Андре пробегает письмо, и я с удовлетворением наблюдаю,

как он, неприятно изумленный, таращит глаза.

- Непостижимо! Но кто такой этот Поль?

Уж личные данные Поля я знаю наизусть! Улиссу сообщать их пока рановато, но наступит и его черед.

- Поль Дамьен, Париж, бульвар Мальзерб, 44. Журналист, пишет о политике.

- Как они познакомились?

- В Париже, разумеется!

И добавляю с вполне естественным сарказмом:

- Вы представить себе не можете, мой дорогой Андре, как любила Франсуаза ездить к вам в гости!

А вот уж это ему совсем не нравится. Он морщится.

- Использовать меня как алиби! Этого я ей не прощаю!.. Но все же они, должно быть, не часто встречались?

- О, напротив! Поль Дамьен, в свою очередь, нередко посещал наш добрый старый Дьепп.

- Чтобы повидать Франсуазу?

- Ну не меня же! Кстати сказать, мы не имеем чести быть знакомы.

- И... он часто приезжал'

Внезапно я улавливаю в этом степенном господине шевельнувшееся чувство зависти и восхищения. Бывают, значит, такие самцы, которые позволяют себе не только подцепить замужнюю женщину, но еще являются ублажать ее на дом. Под самым носом у мужа! Черт возьми, вот это любовники, достойные своих любовниц!

- Он приезжал чересчур часто,- произношу я сквозь зубы.- Франсуаза принадлежит к породе женщин, которые имеют большую власть над мужчиной, ради них мужчине и попутешествовать нетрудно.

- Франсуаза, маленькая моя Франсуаза! - бормочет президент-генеральный директор.- Но как же это возможно?

Сейчас я ему втолкую, этому слепцу! Открою ему глаза и не как-нибудь, а скальпелем! Пусть увидит наконец реальность, какой увидел ее я, со всеми ее гнойными язвами!

Однако есть одна вещь, которая мне во всей истории нравится: Андре Дюверже начинает испытывать страдание. Братья всегда относятся к своим сестрам немного как мужья. И если те обманывают своих супругов, то у них возникает странное чувство, будто и они рогоносцы. В то же время братья ничего не понимают в этих женщинах, вышедших из одного с ними чрева. Словно у сестер ещё не выросла грудь и они, дожив до тридцати лет, в глазах своих братьев все те же девочки, играющие в серсо. Я уверен, Андре так до конца и не осознал, что Пюс уж больше не девица даже после семи лет ее замужества.

И он, этот теленок, продолжает сомневаться в способностях своей сестренки!

- Но тогда, значит, здесь в Дьеппе... они вдвоем?..- спрашивает он с приторным лицом.

Совершенно очевидно, что слова внушают ему страх, и меня, чье ремесло играть словами, это забавляет. Слова - соучастники, слова - друзья, чудесные слова, которые, не уклоняясь, точно говорят то, что должно быть сказано. Слова, из-за которых развязываются войны и разрушается любовь, но также призывающие к миру, созидательные слова, слова, которые сближают народы и соединяют любовников, пока не наступит венчающая объятия тишина. Слова, вы, что несете на своих крыльях жизнь!

Итак, словами, довольно звучными и ничего не утаившими - вот противные слова! - я объясняю Андре, что делали вдвоем его сестренка Франсуаза и журналист Поль Дамьен, когда встречались в Дьеппе. Они отправлялись прямиком в тот маленький отель, который некогда давал приют моим любовным играм за три с половиной франка. Фатальное совпадение! В самом деле, на весь Дьепп есть лишь один этот сарайчик, где можно снять комнату на час или на два. В округе слишком много епископов, и на такие дома свиданий смотрят не очень благосклонно.

Но то, что Пюс, моя маленькая Пюс, не колеблясь, с высоко поднятой головой прошла мимо грудастой матроны, преодолела ступени мерзкой лестницы вслед за воняющей уксусом прислугой,- этого мне никогда не постигнуть до конца. Это ранило меня, быть может, сильней всего, и я знаю, что моя рана не заживет вовек.

Когда случается что-либо гнусное, в памяти почему-то остается одна картина причиняющая больше всего страданий, в бессонными ночами именно она без конца является тебе. Для меня измена моей жены заключена вся целиком в образе Пюс, поднимающейся по лестнице дома свиданий. Именно эта картина сделала меня злым, эта, и никакая другая.

- Разумеется, их в конце концов засекли и уж, конечно, не отказали себе в удовольствии меня проинформировать.

- И вы себя не выдали? - удивляется Андре.- Я хочу сказать, вы не объяснились с Франсуазой откровенно?

"Объяснились откровенно"! Вот выражение в духе П. Д. Ж.[9]! Откровенно и честно, и будьте-любезны-пройдите-в-кассу! А что делает П. Д. Ж. с самолюбием, с тоской, которую "спытывает человек, отравленный до мозга костей ядом жутко-то видения? Попросту на все это плевать хотел?

- Десять раз, двадцать, я готов был взорваться и бросить ей гнусную правду в лицо!

- И что же?