Энн Грэнджер - Любопытство наказуемо

— Ликург был не просто трезвенником, — заметил доктор Лефевр, — хотя ход мыслей вашего отца я вполне понимаю. Ликург в древности был царем. Он запретил распутный культ бога Вакха и приказал вырубить все виноградники.

Услышав о своем знаменитом тезке, мистер Гринуэй весьма приободрился:

— Значит, мой старик папаша кое в чем разбирался. Сюда, пожалуйста!

Следом за ним мы завернули за угол и очутились на главной улице. Перед пивной, патриотично названной «Лорд Нельсон» в честь героя Трафальгарской битвы, стояла двуколка с сиденьями напротив друг друга и высокой скамейкой для возницы. В двуколку был впряжен унылого вида пони с большой головой на овечьей шее. В самом деле, мне показалось, что мы со всеми вещами просто не втиснемся в такое скромное транспортное средство.

— Боже мой… — негромко произнес доктор.

Ликург Гринуэй как будто слегка смутился.

— Сэр, мисс Роуч шлет свои извинения, но в ландо сломалась ось; кузнецу надо приделать новую.

— Видимо, тут ничего не поделаешь, — философски заметил доктор Лефевр.

— Она рухнула прямо на землю, — продолжал Гринуэй, мрачно качая головой.

Мы оба встревожились, услышав это, но потом поняли, что Гринуэй имеет в виду ландо, а вовсе не свою хозяйку.

— Ну вот, — продолжал наш возница, — вещи ваши я поставлю на пол, а потом уж вы запрыгивайте и занимайте места. Будет неплохо, если дама… прошу прощения, мисс… поставит ноги на свой чемодан.

— А пони выдержит такой груз? — спросила я. — Нам далеко ехать?

— Можно отправиться берегом, а можно и срезать, — ответил мистер Гринуэй. — Лично я предпочитаю срезать. Так получится миль шесть, может, чуть больше или чуть меньше, а по берегу чуть не вдвое длиннее. Дорога неровная, я ехал по ней утром; но она не разрушена. Двуколка и не качнется!

Я услышала, как доктор Лефевр рядом со мной шумно вздохнул.

— Давайте поедем более короткой дорогой, — стоически предложил он, — если мисс Мартин согласна. Возможно, нас растрясет, — продолжал он, обращаясь ко мне, — но, по-моему, в таком экипаже не стоит путешествовать вдоль берега! — Он показал тростью на двуколку и пони. Лошадка заметила его жест, вскинула голову и фыркнула, закатив глаза.

— Короткая дорога легче для пони, — добавила я.

— За лошадку не волнуйтесь, мисс, она крепче, чем кажется, — объявил Гринуэй.

На то, чтобы усадить нас, ушло некоторое время; из «Лорда Нельсона» вышли несколько завсегдатаев. Не выпуская кружек из рук, они наблюдали за посадкой и предлагали свои советы. Все они как будто хорошо знали мистера Гринуэя и обращались к нему просто Ли. Я решила, что мистеру Гринуэю-старшему все же не удалось привить своему отпрыску привычку к трезвости.

Наконец, двуколка качнулась и поехала. Общество, толпящееся у пивной, проводило нас подбадривающими криками. Доктор Лефевр снял цилиндр и с серьезным видом помахал им. Мужчины оценили его вежливость, ответив еще более громким «ура».

Затем мы повернули за угол и скрылись из вида, обеспечив завсегдатаев пивной темами для разговоров до конца дня.

Сначала дорога шла вдоль берега и была довольно ровной. Слева от нас плескались волны. Затем дорога повернула в сторону от моря и запетляла между густо посаженными деревьями. Я надеялась, что навстречу нам никто не попадется, так как дорогу сильно сужали растущий по обочинам папоротник-орляк, высохший и побуревший в конце лета, и разросшиеся ветки кустарника, гнущиеся к земле. Под деревьями было прохладно, что я восприняла с благодарностью. Так мы весело трусили до тех пор, пока не приблизились к подножию довольно высокого холма. Гринуэй натянул поводья, и мы остановились.

Возница повернулся на сиденье, окинул нас опытным взглядом и провозгласил:

— Прошу прощения, но я не уверен, что кобылка одолеет подъем. Дамочка-то, судя по виду, много не весит и может оставаться на месте, но вы, сэр, если не возражаете, лучше слезьте, и мы с вами пойдем пешком.

— Я тоже слезу, — тут же вызвалась я, так как мне хотелось размять ноги.

Мы кое-как спустились со своих сидений, и Гринуэй, взяв пони за узду, повел его вперед. Мы с доктором шагали за двуколкой.

— Прямо как плакальщики на похоронах! — неожиданно заметил доктор Лефевр.

Его юмор в эту минуту показался мне признаком дурного вкуса, но он, как я уже поняла, был человеком непредсказуемым во всех отношениях.

Под ярко светившим солнцем мы поднялись на холм, вершина которого была, к моему удивлению, совершенно лишена растительности. С берега казалось, что здесь все поросло лесом. На самом деле деревья окаймляли только берег. Мы снова забрались в двуколку. Для меня, обремененной юбками, это была задача не из легких, несмотря на то что доктор Лефевр залез первым и протянул мне руку. Проблему разрешил Гринуэй.

— Прошу прощения за вольность, мисс! — С этими словами он сильно подпихнул меня снизу. Я буквально влетела в объятия доктора Лефевра и крепко ухватилась за его сюртук, чтобы не упасть. Мой чепец сбился на затылок и не слетел с головы только благодаря лентам. Борода доктора щекотала мне лицо.

Мы расцепились, пробормотав взаимные извинения, и Гринуэй, несколько встревоженно оглядев нас, спросил, как мы себя чувствуем. Мы, отдуваясь, ответили, что чувствуем себя хорошо. Я села и поспешно поправила чепец.

— Ну, значит, все нормально, — заметил наш возница и вскарабкался на свой насест.

Двуколка снова двинулась в путь. Мы с доктором старались не смотреть друг на друга, что было непросто, так как сидели мы напротив. Когда же через несколько минут я украдкой покосилась на него, то увидела, что он смотрит в сторону, любуясь пейзажем. Сначала мы ехали полями, но затем дорога привела нас на обширную вересковую пустошь. Мистер Гринуэй сдержал обещание «срезать». Я вслух выразила свое удивление. Мне-то казалось, что местность с названием Нью-Форест, «новый лес», должна быть лесистой.

— Нет-нет, мисс! — прокричал мистер Гринуэй со своего насеста, когда расслышал вопрос. — Кое-где у нас лес, а кое-где вереск. Мы зовем лесом и то и другое.

Хотя грунтовая дорога, по которой мы ехали, была довольно ровной, двуколку немилосердно трясло, отчего мы вынуждены были все время подскакивать. Доктор Лефевр сидел, опираясь на свою ротанговую трость; руки он положил на набалдашник, как в поезде. Грохот колес приглушала мягкая торфяная почва. Копыта пони гулко цокали по земле. Воздух был чистым и свежим, и поездка была бы приятной, если бы не жара. Я пожалела, что мы выбрались из-под тени деревьев. Здесь, в безлесной пустоши, солнце немилосердно жгло пересохшую землю, кусты утесника выставили к небу свои колючки. Я подумала, что весной и в начале лета эти неприветливые заросли должны являть собой красивое золотистое зрелище. Но теперь даже ковер из вереска не скрывал убогости этих мест.