Адам Данн - Реки золота

И разумеется, здесь компания. Имя ей легион. Старики (которым за тридцать, получающие льготы) и моя клиентура. Тут Камерон и Кайл, Дилан и Райан, Такер и Тинделл, Форрест и Саванна со своими девицами (привлекательными) — все они заискивающе таращатся на Н. Ее окружают, но она восхитительно сохраняет спокойствие среди пустой лести и бессодержательной болтовни. (Теперь задача в том, чтобы отойти за пределы слуха, чтобы делать дело, но не дальше расстояния вытянутой руки. Никак нельзя оставлять здесь в одиночестве такую женщину как Н — слишком много хищников ожидает своего шанса. Мне ли не знать, я один из них.) Я позволяю девицам и геям кудахтать, жестикулировать и ржать возле нее, а тем временем строю в очередь их любовников. Практичнее отправлять их группами, и обычно они идут по трое (легально таксист должен пустить четвертого на переднее сиденье, но сажать пятерых противозаконно, это ни к чему), после того как тайком отдают мне пачки сотенных. Деньги отправляются в специальный карман (никогда, ни в коем случае, не мухлюй с деньгами — это правило не только мое, но и Резы). Сегодня ночью должно быть полнолуние, они выстраиваются цепочкой, как лемминги. Я прошу Тинделл принести нам по особому коктейлю Криса. Это восхитительная смесь свежего лимонного сока, имбирного пива и — если Крис тебя знает — щедрой добавки виски «Олд плантейшн», взбитая до пены и поданная с наскобленным льдом; то, что я с Н, приводит меня в тревожное настроение. Тинделл возвращается с напитками, и тут Н притягивает меня к себе и спрашивает:

— Ты правда просто фотограф?

— Да, правда, — немедленно подтвердил Тинделл (явно надеясь получить кое-что на халяву). — Самый молодой из делавших снимки для обложки журнала «Малатион».

— А теперь и для «Раундапа», — говорю я, держа высоко громадный бокал с коктейлем для совместной выпивки. Когда мы с Н сплетаем руки и пьем на брудершафт, раздаются свистки, выкрики, аплодисменты. Мы глядим друг другу в глаза и разражаемся смехом. (Здесь я и обитаю. Это не всегда плохо.)

Н играет моими пальцами, восхитительно трется об меня и ощущает пачку денег в пиджачном кармане.

— Эта выпуклость находится выше той, которой я должна интересоваться, так ведь? — спрашивает она с легкой насмешливой улыбкой.

(Тьфу ты, черт.)

— Скажи, в детстве ты всегда делала то, что тебе велели?

(Понимаю, это звучит натянуто, претенциозно, но поверьте: я обдумывал ситуацию в десятках вариантов, и это единственный, который позволяет ей ответить и вместе с тем дает обоим возможность сохранить лицо. Конечно, она может вызвать полицию, едва выйдя за дверь, но я почему-то не отношу ее к такому типу.)

— Никогда, — незамедлительно отвечает Н.

Кризиса удалось избежать.

Начинается вторая фаза.

Я притягиваю Н к себе и целую, пью сладость ее языка, наши зубы соприкасаются. Совершенно забываюсь (хотя не настолько, чтобы не замечать, как мигают вокруг нас импульсные лампы), и тут баритон, который я не узнаю, произносит:

— Привет, голубки.

Повернувшись на этот голос, сталкиваюсь с недавним прошлым. Это блондинка из бара на Брум-стрит, Владычица животов. Сегодня она в облегающей шелковой рубашке с бретельками, подчеркивающей рельефы рук и плеч, выдающие увлеченную посетительницу спортзала. Нет никакого сомнения: я стою лицом к лицу с единственной и бесподобной ЛА. Бесподобной, потому что не узнал ее по множеству фотографий, которые осмелился сделать в тот вечер. Она нигде не появляется без какого-нибудь первобытного типа. Сейчас с ней существо, являющееся человеком только по названию, неимоверно объемное, кожа загрубелая, глаза широко расставленные, оранжевые, челюсть, созданная для того, чтобы дробить зубами кости.

— Ну? — медлительно произносит ЛА с явным лос-анджелесским акцентом. — Не собираешься нас познакомить?

Я беру себя в руки, чтобы представить их друг другу. Н спрашивает, откуда я знаю ЛА, в глазах у нее замешательство (и еще нечто непонятное).

— Мы познакомились в деловой части города, — говорит ЛА. Чуть поворачивает голову и шепчет что-то своему напоминающему ящера спутнику, тот молча уходит сквозь с готовностью раздающуюся толпу. Я мямлю нечто невнятное о том вечере и быстро вставляю несколько комплиментов. Но ЛА не слушает. Даже не смотрит на меня. Ее глаза холодно устремлены на Н, та не уклоняется от этого взгляда.

Дела с Н шли отлично, но ЛА мне помешала. Я пытаюсь вернуть свою позицию:

— Бизнес определенно идет на лад.

— Это так, — соглашается ЛА, не сводя взгляда с Н. — Скажи своему боссу, пусть научится делиться. Денег достаточно для всех.

Я совершенно выбит из колеи осознанием, что полностью утратил контроль над ситуацией. ЛА только что говорила о бизнесе во всеуслышание, перед совершенно незнакомой женщиной, и это относилось ко мне. Имени Резы не назвала, но упомянула моего босса. Если Н служит в полиции, или кто-то ведет наблюдение за этой комнатой, или снимает сцену на телефон… Верно говорят: ничто так не уничтожает эрекцию, как паранойя.

— Нам нужно бы пообедать вместе, — говорит ЛА Н.

— С удовольствием, — отвечает Н настолько более твердым, чем мой, голосом, что мне хочется плюнуть. Вместо этого я слишком громко смеюсь и начинаю предлагать варианты.

— Обойдемся без тебя, — произносит ЛА с такой ледяной бесповоротностью, что я ощущаю ее в копчике. — Я позвоню тебе, ты привезешь ее сюда, а потом можешь забрать, если захочешь. Дело не в тебе, — говорит она, впервые поворачиваясь ко мне с торжествующей улыбкой. Клянусь, она слышит, как мой болт съеживается.

И с последним взглядом (не сексуальным, в нем скорее желание что-то купить, приобрести) она уходит, скрывается в толпе экзальтированных жаб, два массивных брахиозавра в черных костюмах материализуются возле ее рельефных плеч.

— В чем тут дело? — спрашиваю Н; она не потрясена, но заметно взволнована только что произошедшим. — Ты знаешь, кто она, так ведь? Вы уже встречались раньше? Она тебе что-нибудь предлагала?

— Да. Нет. Нет.

Н стала холодной; женщина, пять минут назад готовая сойтись со мной, исчезла. Верни ее. Пожалуйста, верни. У этой версии Н грубая кожа, жесткий панцирь и шипы. Эта женщина не хочет меня. Она покусывает ноготь большого пальца, потом, махнув рукой и тряхнув головой, словно бы сбрасывает холодность. На ее лицо возвращается румянец; она делает большой глоток коктейля.

— Что только что происходило?

— Не знаю. Что она имела в виду, говоря о твоем боссе?

— Не знаю.

Я хочу продолжить этот разговор, но телефон скачет у меня в кармане словно одуревшая от пако белка. На экране фотография пустого гнезда. Черт! Мне нужно пополнить запас товара. Пока Н скорее всего слабо представляет мою общественную деятельность, не нужно сообщать об этом ей и кому-то, кого она может встретить в жизни. С другой стороны, никак нельзя оставлять ее наедине с таящимися вокруг моими соперниками и, возможно, хищной ЛА, влезшей в это сборище. Хотя я совершенно не знаю, что за игру ведет ЛА — Н красавица, но если ЛА нужна любовница, у нее целая армия штатных девиц, есть из кого выбирать. Что еще может ей требоваться? Сведения обо мне? О Резе?