Энн Перри - Тишина в Хановер-клоуз

— Продолжайте, — сказала женщина. — Не надо меня учить вести дела. Не будь я лучшей, вы бы не просили меня об услуге. Ваши деньги мне не нужны. Я за день зарабатываю больше, чем вы — за месяц.

Томас не стал говорить, что риск у нее выше, а век короток. Она и так это знала.

— Женщина, которая всегда носила тот или иной оттенок пурпурного цвета, темный или светлый, от сливового до глубоко-пурпурного. Она была высокой и стройной, даже худой, но очень стильной, брюнетка, с темными глазами. Вы видели ее или, может, слышали от ваших девушек?

— Похоже, мне нечего вам предложить. Худая и черноволосая?

— В ней было что-то особенное, — уверенным тоном сказал Питт, невольно представив лицо Вероники Йорк, с высокими скулами и глазами, которые невозможно забыть. Могла ли она быть Пурпурной и убить Роберта, когда тот обнаружил, чем она занимается? Питт посмотрел на сидевшую напротив роскошную женщину с сияющими, почти тициановскими волосами и кожей как яблоневый цвет. — Огонь и шик, — закончил он.

Глаза женщины широко раскрылись.

— Вы ее хорошо знали, да?

— Ни разу не видел, — улыбнулся Питт. — Опираюсь на впечатление, которое она произвела на других.

Женщина рассмеялась, отчасти презрительно, отчасти искренне.

— Ну, если она вымогала у людей деньги, значит, она дура! Это верный способ лишиться работы. Фактически самоубийство. Я ничего о ней не знаю. Извините, голубчик.

Питт не мог понять, доволен он или разочарован. Он хотел найти Пурпурную, но не хотел, чтобы ею оказалась Вероника Йорк.

— Вы уверены? — по привычке переспросил Томас. — Это могло быть три года назад.

— Три года! Что же вы сразу не сказали? — Она взяла еще один засахаренный фрукт и надкусила. Зубы у нее были великолепные, белые и ровные. — Теперь я знаю, кого вы имеете в виду. Была одна такая, три или четыре года назад. Одевалась в ужасные цвета, но ей они были к лицу. Черные волосы и глаза, худая, как стиральная доска, — под нее приходилось подкладывать кучу конского волоса. Но в ней был огонь, тот, что идет изнутри; его не разведешь в горшке или в лампе. И его не разожжет все шампанское Лондона. Вся светилась, будто наслаждалась каждой минутой, будто это лучшее время в ее жизни, будто она ходит по самому краю и упивается опасностью. Думаю, она была настоящей красавицей — ей не нужны были ни пудра, ни румяна. Запросто могла разбить вам сердце.

Питту вдруг стало душно в тесной от мебели комнате, хотя сердце сковывал холод.

— Расскажите о ней поподробнее, — тихо попросил он. — Вы часто ее видели или слышали о ней? Где она бывала и с кем? Вы можете предположить, что с ней стало?

Женщина колебалась; в ее глазах застыло недоверие.

— Мне бы не хотелось этого делать, — сказал Питт. — Но речь идет об убийстве. Я переверну вверх дном все ваше заведение и подниму такой шум, что ни один из клиентов не осмелится вернуться.

— Ладно! — сердито выпалила она; но ярости в ее голосе не было — для этого нужна неожиданность, а женщина уже давно занималась своим ремеслом, знала все опасности и прекрасно их чувствовала. — Ладно! Я года три не видела ее и ничего не слышала о ней, а до этого лишь несколько раз. Она работала нерегулярно. Если хотите знать мое мнение, она вообще не профессионалка — вот почему я не стала ничего о ней узнавать. Она мне не конкурентка. И вообще, она не работала по-настоящему, а просто прогуливалась, демонстрировала себя, а потом выбирала одного или двух. Вообще-то она даже приносила нам пользу, потому что привлекала внимание, разжигала аппетит, а потом уходила. Сливки снимали мы.

— Вы помните, с кем она была? Это важно.

Женщина задумалась на несколько минут, и Питт ее не торопил.

— Видела ее однажды с элегантным джентльменом, настоящим красавцем. Одна из девочек сказала, что замечала их вместе и раньше, потому что сама пыталась подцепить его, но ему была нужна только Пурпурная, и никто другой.

— Вам известно ее имя?

— Нет.

— Что-нибудь еще о ней знаете?

— Нет. Я все вам рассказала.

— Хорошо. Вы знаете жизнь, знаете свою профессию. Что вы обо всем этом думаете? Что это за женщина и что с ней случилось?

Внезапно хозяйка рассмеялась, и горечь в ее смехе сменилась жалостью — к самой себе и всем, кто был на нее похож, даже отдаленно.

— Не знаю, — сказала она. — Может, мертва, а может, опустилась на самое дно. Жизнь в этой профессии коротка. Откуда, черт возьми, мне знать, что случилось с этой бедной сучкой?

— Она была не такой, как все, вы сами сказали. И другие тоже. Как вы думаете, откуда она могла такая взяться? Давайте, Элис. Мне нужно знать, а лучше вас никто не скажет.

Женщина вздохнула.

— Думаю, она из благородных; бог знает, что заставило ее пойти на это. Может, просто питала к этому склонность. Бывают и такие. Хотя я не понимаю, зачем рисковать женщинам, обеспеченным едой и крышей над головой на всю оставшуюся жизнь. Хотя, наверное, в высшем обществе чокнутых не меньше, чем среди нас. Это всё. Больше мне нечего добавить. Я уделила вам достаточно времени, и теперь мне пора заняться делами. Я была с вами более чем откровенна — надеюсь, вы это запомните.

Питт встал.

— Запомню, — пообещал он. — Насколько я знаю, вы сдаете меблированные комнаты. Всего доброго.

Еще два дня Питт навещал разнообразные места — прибежища полусвета, театры и рестораны, где занимаются своим промыслом подобные женщины, изредка слышал упоминания о Пурпурной и предположения, кем она могла быть, но не узнал ничего нового. Никто не помнил, с какими мужчинами она встречалась и сколько их было, много или мало, хотя каждый вспоминал не одного, а нескольких. Никто не знал ее имени или происхождения. Ее терпели потому, что она появлялась очень редко и практически не лишала работы соперниц. Это был жестокий мир, в котором процветала конкуренция. Если мужчина предпочитал одну женщину другой, с этим обычно мирились — за исключением редких случаев. Лучше с достоинством принять поражение. Клиенты не любят скандалов.

Был ли среди ее клиентов Роберт Йорк, сказать невозможно. Она часто появлялась в местах, которые мог посещать и он, но это было справедливо для половины лондонского общества — по крайней мере для мужчин. Описания ее кавалеров оказались достаточно расплывчатыми и могли подходить равно к Джулиану Данверу, Гаррарду Данверу и даже Феликсу Эшерсону — а также к любому мужчине с приятной внешностью и деньгами.

На второй день ранним вечером, в самом начале седьмого, когда туман наконец рассеялся, оставив себе несколько темных «карманов», Питт взял кэб и поехал в Хановер-клоуз, но на этот раз не в дом Йорков, а дальше, туда, где жил Феликс Эшерсон. Томас решил поговорить с ним дома, чтобы составить более полное впечатление об этом человеке, оценить атмосферу его дома и его характер. Освободившись от официальной и несколько гнетущей атмосферы Министерства иностранных дел, он может забыть об осторожности. В собственном доме Эшерсон будет чувствовать себя в безопасности, уверенный, что никто из коллег не прервет разговор, — возможно, из опасения, что он раскрывает какие-то секреты полиции. Кроме того, попав в дом, Питт сможет более точно оценить финансовое положение Эшерсона. Не исключено, что Роберт Йорк наткнулся на друга, который грабил его дом, и эта неожиданная встреча закончилась убийством. Питт помнил и об этой возможности.