Алексей Рыбин - Ослепительные дрозды

- Вахтанг? К "России" давай. Быстро.

И - этой невозможной гопоте:

- Господа! Мне очень приятно было с вами тут, но я, пардон, поеду.

- Посиди, мажор, что ты как не родной?

Сказавши это Леков рухнул на ковер рядом с Маркизой, застывшей в выходе из книксена, задев ее локтем.

- Этой не наливать, - успел сказать Василек, умудрившись уйти от удара - нога Маркизы прошла рядом с его головой.

- Гондоны вы, - обиженно сказала Маркиза, вставая. И Анне: - Слышь, тетя Аня, а фиг ли они такие? Давай вместе под поезд впишемся, а? А то тошнит меня от этих рыл. Я место знаю, где классно вписываться. На Рижской. Там и под мост можно. А ежели на природу захочется, на цветочки-листочки поглазеть, то и по насыпи можно пройти. Там кайф на насыпе, кусты, блин, трава... Люди, не делайте стойку, я о другом... Нет, тетя Аня, честно. И уединиться можно. Напоследок. А? Как вы? У меня никогда таких вот стареньких не было. И в шелковых чулочках. А то, - Маркиза обернулась к Вавилову, - давайте этого чмошника заангажируем. Работодателя моего. Бывшего, Он у нас мастер вписывать. Вавилов, ты как? Поможешь двум уставшим дамам?

- Я не старенькая, девочка, - сказала Анна. - Ее вдруг разобрала злость. Злость на самое себя. Quel diable! Parbleu! Mais pourquoi cette fille так похожа на нее?

- Дура ты, Маркиза, - проговорил Леков, тяжело поднимаясь с ковра. - На хрена бабку обидела? Она же тебе добра желает. А ты - в заводки. - Он подошел к столу. - Чего тут у вас пожрать-то есть. О, сардельки! Горяченькие! Супер!

- Слушай, ты, хендрикс хренов, ты гитару просил? Я тебе принес, оборвал болтовню Вавилов. - Может слабаешь?

- Да слабаю, слабаю, не ссы. Давай ее сюда.

Вот ведь скотина!

Вавилов встал. Его качнуло. В голове шумело. "Вахтанга, скорее Вахтанга", мелькнула мысль.

Где эта долбаная гитара?

- Держи.

Леков обтер жирные руки о штаны. Принял гитару. Взвесил на руках. Внутрь деки заглянул. Пальцем изнутри поскреб.

- Ну и что? "Фендер" корейский, струны левые, гриф ведет, ты его на базаре что ли брал? Конечно. Где еще такое найти можно? Говно! Фанера, лак не лак, лады - жестянка Точно - говно. - уверенно сказал он.

Вавилов про себя усмехнулся. Ну-ну!

Оглядел собрание.

Молчаливый мужик уже отрубился, судя по виду. Дизайнер в ванной, оттуда звуки льющейся воды слышны. Старуха в кресле, впавшая в прострацию.

И он, Вавилов. А вечером - к мэру.

Такой компанией он побрезговал бы и в годы не шибко разборчивой юности.

- Ну и говно! - гегемон потряс гитару. Понюхал зачем-то.

- Лаком пахнет, ишь ты, - поведал. - Но - говно.

И он, Вавилов, выходит, его тиражирует?

Леков.

Что-то смутно припоминается.

Ах, да. Они же вроде трибьют выпускали. История была... Даже, вроде, замочили там кого-то? Он еще нагоняй устроил по приезду из Италии, так хорошо отдыхал, такая компания была - первый раз за много лет расслабился по настоящему. Осина - он умеет отдых организовывать. Осинский - он на эти дела мастер. Хоть и склоняют его фамилию в России все, кому не лень, а Осина - он Осиной и останется. Правильный человек.

Гегемон расстегнул куртку. Схватил гитару наперевес. И - как-то непотребно раскорячившись, попытался пропрыгать по гостиной а ля Чак Бэрри. Врезался в стену номера. Обернул к Вавилову покрытое каплями пота лицо.

- Здорово, да?

И заржал-заперхал, донельзя довольный собой.

Куда Вахтанг запропастился?

Навешать этому уроду на прощание, что ли? Как только Вахтанг приедет. Под занавес, так сказать. Чтобы у пьески был достойный финал.

- Дай сюда, - сказал Вавилов бомжу. - И потянулся за гитарой. - Научу.

- Не суетись, Вавилов. - совершенно трезвым голосом сказал бомж. Посиди. Водки вон выпей. Достала меня твоя суета.

***

Бомж мог. Бомж многое мог.

Затянул для начала - "Ой, то не вечер, то не вечер"...

Чисто так затянул. Вавилову даже подпеть захотелось. Сразу. "То не ве-е-ечер....

Мне ма-а-алым мало спалось, да спалось..." - включился Вавилов на второй голос.

- На кварту вниз возьми, - заметила девка. Кажется, Маркизой ее зовут, или он ошибся?

- Как тебя звать-то, милая девица? - спросил Вавилов.

- Кварту выдержать не можешь, тогда в терцию, что ли, затяни, тихонько сказала девка. А бомж все продолжал:

- "Е-е-сау-у-у-ул догадлив был... Су-у-умел сон мой разгадать, разгадать...."..

- Это же элементарно. Ты же взрослый мужчина, - девка схватила Вавилова за рукав пиджака. - Три тона вверх берешь и все дела. Ты сольфеджио-то проходил в школе?

- Нет, - честно ответил Вавилов.

- Ну, мужик...То-то я и гляжу, ты серый такой...

"Пропадет он говорил, твоя буйна голова".

- Я - серый, - спросил Вавилов. Достали его эти недоноски. Это он, Вавилов - серый. Нашли себе серого....

- Это я-то - серый? - Вавилов уставился на Маркизу.

- А какой же еще, - ответила та. - Конечно. Терцию не держишь, вообще, интервал вменяемый построить не можешь, о чем с тобой тогда говорить-то? А туда же - продюсер. Ты помолчи пока, пусть он один поет, - она кивнула на гегемона-Лекова.

Да что я, в самом-то деле, вдруг разозлился на себя Вавилов. Он вспомнил лицо Лекова. Мудрено было не вспомнить. Все ларьки кассетами завалены. Каждый третий подросток в футболку с его портретом одет.

Вавилов мысленно перенес морду гегемона на футболку. И не удержался, зашелся хохотом.

Гегемон оборвал "Есаула". Этому не наливать, - сказал он Маркизе. И, подумав, добавил: - Толерантность низкая.

Вавилова аж скрючило от хохота. Шуты! Дешевые шуты! Толерантность! Слова-то какие знают.

- Врубайся, мужик, - сказал вдруг гегемон. - "Весна священная", финал. В переложении для деревянной лопаты.

- Ну все, - простонала Маркиза. - Начинается...

* * *

Со стороны гостиницы "Россия" вдруг грянул оркестр. Нет, не оркестр. Что-то другое. Что за странные инструменты. Правда, была и медь - тромбоны, валторны. О, и деревянная группа вплелась. Что за черт.

Не поворачивая головы, Мишунин скосил глаза. Точно, от "России". Вроде бы сегодня, праздников не планировалось. Ростропович позавчера играл, а Паваротти с Доминго послезавтра голосить станут на Васильевском спуске. Ишь, повадились.

Если честно, Мишунин не любил "попсовую оперу". Что-то есть в этом... Не неестественное, нет. Поверхностное какое-то. Целлофановое бельканто.

Мишунин про себя попытался определить инструментальный состав. Да, симфонический оркестр имеется. Синтезатор вроде есть. Электрогитары, - куда же без них? - две. Нет, три. И, кстати, не к месту: забивают оркестр. Оркестр-то "Весну священную" заканчивает, а гитары - одна что-то из Сантаны, до боли знакомое ведет, вторая монотонный, грубый, металлический рифф, третья просто класический блатняк. Ум-ца, ум-ца. Нет, что не говори, нет у людей нынче вкуса. Чувство меры потеряно. То ли дело, бывало, в крепостном театре. Маленькая труппа, все свои, все через одну конюшню прошли. Петька-кузнец, Васька-бондарь. Зальчик деревяненький, на двадцать мест. А из зальчика выйдешь - парк, пруд с лебедями. Все чинно-благородно, никаких вольностей.