Александра Маринина - Тот, кто знает. Книга вторая. Перекресток

— Не знаю, — прошептала она. Что такое хорошо и что такое плохо? Крошка сын пришел к отцу… Боже, какая дребедень лезет в голову!

— Вы сказали, что презираете себя. Вы не должны так думать. Вы не сделали ничего плохого, вы никому не причинили вреда.

— А Южаков? Валя Южаков, которого после нашей с вами встречи исключили из института якобы за прогулы и пьянство? Но мы-то с вами знаем, за что его исключили! Мы с вами исковеркали его жизнь, лишили возможности заниматься любимым делом… А потом он пришел к нам на телеканал, и я каждый раз, идя к нему в кабинет, замирала от ужаса, боясь, что в один прекрасный момент он узнает, по чьей милости был исключен, и устроит мне всемирный позор. Вы считаете, что за это я должна себя любить?

— Наташенька, — негромко засмеялся Мащенко, сверкая ослепительно белыми зубами, — выбросьте эту чушь из головы. Южаков был всего лишь исключен из института, а не отправлен за решетку, потому что его родители подняли свои связи и помогли ему. Валентина еще на первом курсе накрыли с запрещенной литературой, но не посадили, он отделался легким испугом. А потом он оказался замешан в незаконных валютных операциях, и ему грозил реальный срок. Его родители снова сумели отмазать сыночка от тюрьмы, но из института пришлось исключить, иначе вышли бы всякие недоразумения с милицией и прокуратурой. Вы к этому не имеете ни малейшего отношения, просто наша с вами встреча, когда вы информировали меня о Южакове, произошла накануне его ареста. По времени совпало, но связи никакой нет. Вы можете с чистой совестью приходить к Южакову и смотреть ему в глаза. Вы ни в чем не виноваты перед ним. А он, между прочим, очень хорошо к вам относится, вы об этом знаете?

— А вы откуда знаете? — ответила она вопросом на вопрос.

— От Южакова. Это я попросил его пригласить вас на публицистику.

— Вы?!

— Представьте себе, я. Я хотел, чтобы ваш талант раскрылся и с этой стороны. Мне ничего от вас не нужно, Наташенька, ровным счетом ничего. Мне просто хотелось вам помочь. Вы — редкий человек, штучная работа, я представлял себе, как вы с вашей нравственной цельностью и чистотой страдали и мучились, когда все переменилось и когда даже слепые котята стали понимать, что прежний режим их обманывал. Я понимал, как вам должно быть тяжело. И понимал, что наше с вами сотрудничество при вашем-то характере лежит на вашей чистой душе тяжким грузом. Мне хотелось хоть чем-нибудь облегчить вашу жизнь.

Все не так, все не так… Южаков был банальным валютчиком… Его исключили вовсе не из-за Наташи… Мащенко велел ему взять ее на проект «Голос»… Получается, что она прожила совсем другую жизнь. Думала, что прожила одну, а на самом деле прожила другую… У нее было такое ощущение, словно она шла по вагонам поезда и вдруг, перейдя из одного вагона в следующий, обнаружила, что каким-то немыслимым образом оказалась в поезде, идущем в противоположном направлении. И хода назад уже нет. Поезда стремительно расходятся в разные стороны, с каждой секундой расстояние между ними увеличивается, и ей ничего не остается как ехать в этом другом поезде, в другом направлении, потому что в первый поезд, в котором она ехала долгие годы и собиралась ехать до самого конца, ей не попасть уже никогда.

— Как дела у Ирочки? — раздался откуда-то издалека голос Мащенко. — Она нам совсем не звонит, мы ничего о ней не знаем.

Наташа очнулась.

— У нее все в порядке. В начале июля она начинает сниматься в картине на «Мосфильме», а с ноября — в сериале для телевидения, уже контракт подписала. А не звонит вам, чтобы рану не бередить.

Его лицо дрогнуло и неожиданно стало как будто мягче.

— Я ее понимаю. Мы очень к ней привязались за эти годы. Мне жаль, что так получилось и она решила уйти.

— Так лучше для всех, Виктор Федорович, — Наташа впервые за весь разговор позволила себе расслабиться и улыбнуться. — И для вас в первую очередь. Вы же понимали, что Ира страдает рядом с вами.

— Да. Вы правы, она поступила мудро.

Они расплатились, вышли на Красную площадь и неторопливо двинулись в сторону Охотного ряда.

— Где стоит ваша машина? — поинтересовался Мащенко.

— Я на метро. Не вожу машину.

— Почему?

— Не умею. Я к этому не способна. Если очень устала — беру такси, а вообще-то на метро быстрее при нынешних пробках.

Виктор Федорович проводил Наташу до входа в метро «Площадь Революции». Прощаясь, взял ее руку, поднес к губам.

— Знаете, — неожиданно для самой себя сказала она, — я начинаю понимать, почему Ирка вас так любит.

Наташа не стала дожидаться ответа, повернулась и побежала через вестибюль к эскалаторам.

— Мать, я скоро женюсь. Ты что, не слышишь? В третий раз тебе говорю. Я женюсь на Олесе, ты ее знаешь.

Наташа с неохотой оторвалась от рукописи, лежащей перед ней на рабочем столе в кабинете.

— Я все слышу, Сашенька. Что ты от меня хочешь? Чтобы я сплясала или спела? Я приняла к сведению, что ты собрался жениться. Что еще?

— Как что? А ругаться? А рвать на себе волосы от ужаса? А рыдать? Ты, мать, неправильная какая-то. Я этот разговор все откладывал, твоих истерик боялся, тянул до последнего, а все оказалось так просто, что даже и не интересно. Ну тебя!

— Насчет «тянул до последнего» — это любопытно, — заметил заглянувший в открытую дверь кабинета Андрей. — И когда же наступает этот самый последний момент?

— Через неделю, — признался старший сын. — Мы еще в феврале заявление подали, чтобы сразу после Пасхи…

— О господи, — простонала Наташа. — Ты с ума сошел! У меня все до майских праздников по часам расписано! Ты что, раньше сказать не мог, обормотище? Какого числа регистрация?

— Двадцать четвертого.

— Час от часу не легче! Двадцать четвертого у меня весь день забит до отказа, — в отчаянии сказала она, листая ежедневник. — И ничего нельзя отменять и переносить, потому что впереди длинные праздники, а вопросы надо решать до того, как все разъедутся отдыхать. Сашка, ты меня без ножа режешь! Ну в кого ты такой урод? Папа у тебя такой обстоятельный, все четко, все заранее, все строго по графику. Да и я такая же. А ты откуда взялся? Честное слово, как будто не я тебя рожала и воспитывала.

— Ну мать, ну извини, — пробормотал Саша. — Я не думал, что у тебя все так серьезно. Ну хочешь, я поговорю с Олесиными родителями, объясню, что ты страшно занята и сможешь подойти только вечером, попозже? Они нормальные люди, не обидятся.

— Да я и вечером не смогу, двадцать четвертого в Доме кино премьера фильма, в котором снималась Ира. Она очень просила меня прийти, и Володя Ткач, режиссер, тоже просил. Я им обещала.

Андрей решительно взял юношу за плечо и вывел из кабинета.

— Работай, Наталья, мы с Сашей сейчас все обсудим и решим, что делать. Ни о чем не беспокойся.