Эдгар Бокс - Смерть идет по пятам. Вне подозрений. Кровь в бухте Бискайн

Форнлей замер. Прислушался: парочке пора бы снова появиться на дорожке. Что же их задержало? Или он впопыхах сбился со счета? И тут снова послышались шаги. Они дошли до прежнего места; остановились; повернулись. Пошли в обратную сторону. Он успокоился, посмотрел на лежащего с ним рядом человека. Тот не приходил в себя… долго, довольно долго он был без сознания. Форнлей покинул укрытие и махнул рукой.

Слава всевышнему, его заметили. Он увидел, как Ричард с Кортлендтом скатились по откосу возле фруктовых деревьев, потом пропали из поля зрения. Надо бы поспешить, тогда все образуется. В какое-то мгновение они снова мелькнули вдали. Они передвигались быстро и молча. Добежали до конца насаждений и, как он, заметили дверь возле дороги. Подобно ему, они миновали ее и через кустарник направились к Форнлею.

Они оказались возле него в тот момент, когда он осматривал захваченный револьвер. Удовлетворенно кивнул и сунул его в карман.

— Осложнения, — прошептал Форнлей. — Тут еще два бандита; один на кухне кухарничает, и вот этот. — Он ткнул ногой лежащего на земле парня.

— Займемся поваром? — вполголоса спросил Ричард. Ван Кортлендт проверил узлы; остался доволен.

Форнлей кивнул головой.

— Бандиты должны вернуться с минуты на минуту. Тихо…

Он знаком велел двигаться за ним и направился к тому месту, откуда можно было разглядеть прогуливающуюся парочку. Они бесшумно ступали по пружинистой земле, их хорошо было видно сквозь зеленые ветви. Послышались голоса, немцы остановились. Ричард с ван Кортлендтом внимательно за ними следили, то же делал Форнлей. Ван Кортлендт поджал губы и беззвучно присвистнул, когда разглядел одного из них. Именно этот парень допрашивал его в ту ночь, когда они возвращались из Пертисоу. Видимо, Форнлей, как бы то ни было, а напал на правильный след. Он задумчиво взглянул на англичанина. Боб посмотрел на свои ручные часы. С минуты на минуту должна появиться прогуливающая парочка, и все повторится сначала — остановятся, повернутся, пойдут в обратную сторону.

Вдруг они напряглись и обменялись взглядами. Послышался чей-то голос, взволнованный, торопливый. Тяжелая размеренная поступь нацистских сапог сменилась семенящим топотом. Они обернулись в сторону, откуда доносился голос; слышались лишь звуки, слов разобрать было нельзя. Ван Кортлендт вопрошающе посмотрел на Ричарда, тот покачал головой. Нет, это был голос не фон Ашхенхаузена. Значит, там еще кто-то находился. Они подождали, мускулы напряглись, мысль лихорадочно работала. Прозвучали команды. Раздалось громкое «Zu Befehl». [21] Слушаюсь (нем.). Наконец-то до них долетел смысл сказанного, еще они услышали топот бегущих ног, гулко застучавших по брусчатке двора. Потом тишину растерзал шум мотоциклов.

— Кажется, два, — пробормотал ван Кортлендт. Они притиснулись к краю зарослей и разглядели дорогу, ведущую к массивным монастырским воротам. Два мотоциклиста миновали их и понеслись по широкому шоссе. В их скорости таилась какая-то непонятная угроза.

— Не нравится мне это, — сказал ван Кортлендт. — Чует сердце, надо действовать.

Вырвавшийся наружу луч света помог им. Молча, друг за другом они выбрались из зарослей и под покровом падавшей от монастырской стены тени добрались до кухонной двери. За ней слышалось какое-то дыхание, по дорожке цокали окованные гвоздями ботинки Форнлея. Изо всех сил они прижались к шершавой стене. Форнлей извлек из кармана револьвер и сжал рукой его ствол. Кухонная дверь отворилась, и мощный сноп света залил убегавшую в сторону огорода тропинку. Мелькнул подол белого фартука, повар застыл на пороге.

— Я услышал тебя. Заходи. Где ты отыскал петрушку? Спорю, возле кустов смородины. — Он вышел наружу, всматриваясь в темноту сада. — Герман. Помилуй меня грешника, я всегда все делаю сам. — Голос у него пронзительно зазвенел: — Герман!

И тут же рукоять пистолета стукнула по его квадратной башке. Парень оказался увесистым. Втроем они едва дотащили его до кухни. Форнлей запер дверь и взял под охрану другой, ведущий в коридор выход, а ван Кортлендт помог тем временем Ричарду вогнать кляп в пасть повара, а также связать ему руки и ноги. Потом они бесцеремонно швырнули его в кладовку и замкнули тяжелую дверь. Ричард спрятал в карман ключ и удовлетворенно кивнул; не тратя лишних слов, они прошли в коридор.

Форнлей зашептал:

— Там есть одна комната, которая, наверное, нас заинтересует.

Ричард пристально на него посмотрел. Не услышал ли он чего, пока их дожидался? Какой-то крик? Ноги пошли сами.

Из коридора они попали в большую прихожую, просторную, квадратную, со вкусом отделанную, стены были забраны панелями, наверх шла широкая винтовая лестница. Ричард остановился, снова посмотрел на Форнлея. Где эта комната? Форнлей показал наверх, на второй этаж.

Медленно, осторожно ступая, к этому их вынуждали металлические подковки на ботинках Форнлея, они поднялись по лестнице. Второй раз за два дня Ричард с благодарностью подумал о резиновых подметках на своих туфлях. Он ждал, что в любую минуту дверь, к которой они приближались, отворится и поток пуль пригвоздит их к стене… Но дверь не отворилась. Ее створки оставались закрытыми. Из-за них доносились голоса. Мужской голос, потом еще один голос. Потом опять первый. Ричард оглядел своих спутников и кивнул. На этот раз послышался голос фон Ашхенхаузена.

Он говорил по-немецки, голос был злой, так же как и у другого человека. Они не спорили друг с другом. А обращались к третьему лицу; угрожали. Фон Ашхенхаузен повысил голос. Ричард сомкнул веки; и увидел, как подергиваются у него на щеке два шрама.

Слова покатывались, как волны.

— … Глупость, достойная сожаления… пользуетесь моей добротой. Через два часа вернутся мои юные варвары, как вы их называете. Я передам вас в их распоряжение… Если это не поможет… гестапо… убийца и опасная шпионка. — Голос звучал ясно, в гневе человек становится спокойным и расчетливым.

— Остаток ваших дней не доставит вам радости. Можете не сомневаться, мы схватим Майлса так же, как и вас. Ваше упорство окажется тщетным. — Голос снова переменился. На этот раз он заговорил по-английски, торопливо, настойчиво.

— Вы знаете, как я к вам всегда относился. Иначе бы я не привез вас сюда: вас надлежало немедленно отправить в гестапо. А я вот привез вас сюда, не обманите моих ожиданий. До истины я все равно докопаюсь. Если вы примете мое предложение, эти дни останутся у вас в памяти всего лишь как дурной сон. В противном случае все ваши невзгоды покажутся вам сущим пустяком по сравнению с тем, что вас ожидает, я это говорю не для красного словца.

Наступило молчание. Снова раздался голос фон Ашхенхаузена: