Эдгар Бокс - Смерть идет по пятам. Вне подозрений. Кровь в бухте Бискайн

— Я бы назвал их зомби, самое подходящее определение, — предложил Ричард. — Итак, вас в самом деле заинтересовала история о шифоньере?

Они проболтали с часок, а потом надумали побродить при луне. Ричард заметил, как возле гостиницы за ними увязался шпик. Френсис рассказывала, что завтра они, вероятно, отправятся в горы, интересно, подумал он, кто же следил за ними в ресторане. Но теперь это уже не имело значения.

Дороги они не выбирали, извивающаяся улочка вывела их на берега Пегнитца. Здесь, в стороне от больших улиц, огни в целях экономии были притушены, но это не вызывало беспокойства… и даже преследующие их на некотором отдалении два остолопа не портили настроения. В узких проулках, где и народу-то почти не встречается, они выглядели удивительно нелепыми. Ричард недоумевал, неужели они сами не понимают убогости сложившейся ситуации. Американец поначалу взглянул на них, а потом не обращал ни малейшего внимания на две пары ног с поразительной размеренностью топочущих у них за спиной. Впоследствии Ричард сам не мог объяснить, почему он никогда не спрашивал американца о причинах подобного безразличия. Возможно, он осознавал, что ван Кортлендт воспринимает происходящее как заурядное повседневное явление; трудно было притворяться, будто ты ничего не замечаешь. В тот вечер он мысленно возблагодарил ван Кортлендта за проявленный такт.

Чеканный шаг удивлял своей беспардонностью: я… всего… лишь… простой… исполнитель. Видимо, американец верил в чудодейственную силу откровенности, британец, напротив, считает скрытность надежным убежищем.

И ван Кортлендт, и Ричард, оба были в добром настроении. Они предались беседе с той яростной непринужденностью, которая по какой-то необъяснимой причине вдруг разгорается между двумя незнакомыми людьми, это удивляло их самих и доставляло наслаждение аудитории. Роль аудитории очень радовала Френсис. Уже было по косточкам разобрано готическое искусство, и они принялись анализировать барокко, но тут Френсис схватила их за руки и притянула к себе.

Ночную тишину разорвал сдавленный вопль, в котором боль и страх слились воедино; крик доносился из едва заметной аллеи слева от них. Мужчины переглянулись.

— Что же это такое? — спокойно спросил Ричард. Он было направился в аллею. Но тут опять закричали. Френсис почувствовала, как у нее переворачивается желудок, сосет под ложечкой. Ван Кортлендт и Ричард угрюмо посмотрели друг на друга.

— Останьтесь с вашей супругой. Я посмотрю. — Американец, отстранив Ричарда, сунулся в темноту.

— Хальт!

Позади раздалась отрывистая команда. Увидев, что иностранцы проявляют чрезмерную любознательность, сопровождавшие их люди ускорили шаги, чуть ли не побежали.

— Хальт!

Ван Кортлендт с Ричардом остановились; и с нескрываемой злобой посмотрели на немцев. Френсис попробовала разрядить обстановку.

— Что-то случилось… Там… кого-то убили.

Чернорубашечники переглянулись.

— Уходите отсюда, — посоветовал тот, что был постарше.

— Но здесь что-то случилось, — запротестовал американец.

Другой повторил:

— Уходите отсюда. Это еврейская аллея.

Так вот в чем дело. Френсис показалось, что сейчас ван Кортлендт расквасит своим огромным, туго стиснутым кулаком эту наглую ухмыляющуюся рожу. Наступившая тишина нарушалась едва слышными стонами. Френсис круто повернулась и быстро зашагала прочь. Мужчины последовали за ней, немцы захохотали, видимо, кто-то из них решил пошутить. Почти до самой гостиницы они хранили молчание, потом ван Кортлендт сказал со злостью:

— Вот так. Только начнешь радоваться и подумаешь, что жизнь не так уж плоха, тут эта мерзость и появляется. Провалились бы они все в преисподнюю.

— Слава богу, это наша последняя ночь здесь, — сказала Френсис.

— Мне предстоит пробыть тут еще два или три дня, а потом я смотаюсь к чертовой бабушке. В Австрию. Я работаю в Вене. Уже накопил достаточный материал, но и половины не могу опубликовать. Милые добрые люди из другого мира считают меня лжецом или любителем дешевых сенсаций; а мой босс говорит, что меня сюда послали освещать события, а не заниматься пропагандой, лишь приносящей вред его организации.

— Это разумно при теперешних обстоятельствах? — спросила Френсис.

— Строго говоря, с деловой точки зрения — да.

Френсис начинала понимать, откуда среди журналистов появляются циники.

Снова наступило молчание. Прелесть ночи была безвозвратно утрачена. Немцы открывали дорогу Железной Девственнице. Когда они прощались в холле гостиницы, ван Кортлендт дал им визитную карточку и написал на обороте адрес своей Нью-Йоркской конторы.

— Не помешает знать, где меня можно найти, — добавил он с очаровательной улыбкой, которая вчера так пришлась по душе Френсис. Вчера или несколько недель назад? Они сказали ему свой оксфордский адрес и видели, как он записал его в книжку. Оксфорд, подумала Френсис, где тишину ночи разрывают лишь пронзительные крики маленьких сов. Крепкие рукопожатия — дружеские и, без сомнения, искренние.

— Завтра, — твердо сказал Ричард, когда они поднимались по лестнице в свою комнату, — завтра мы уезжаем.

Рано поутру они отправились в Мюнхен. Этот город был им хорошо знаком еще по старому времени. Ричард ожидал, что следить за ними будут с прежней настойчивостью, но ему удалось оставить своих похожих на близнецов телохранителей за стенами Нюрнберга. Для этого он выбрал самый простой способ. Днем они бродили по центральным улицам, и возле одной из витрин он почувствовал, что за ними больше не наблюдают. Вечером они посетили Хофбраунхаус.

Френсис страстно мечтала увидеть людей, с которыми она ежедневно встречалась, когда еще в 1932-м студенткой изучала здесь искусство. Ей чудилось, она пытается разгадать какой-то заколдованный ребус. В конце концов она отказалась от подобных попыток.

С тоской покачала головой:

— Не понимаю, ничего не понимаю. Германская душа загадка для других народов; наверное, так. Ничего полезного они не приобрели, кроме разбросанных повсюду новых грандиозных сооружений, где люди выслушивают бесконечные доклады, более унылого занятия не представляю. К этому добавились толпы военнослужащих, знаки различия, суровая военная муштра. В то же время в магазинах товаров не прибавилось, рестораны лучше не стали, питание скверное, о театрах и книгах говорить нечего. И одежда на людях не свидетельствует о процветании; а поезда постоянно выбиваются из расписания.

— Еще они приобрели Австрию с Чехословакией и кучку выполненных обещаний, — поддержал ее Ричард.

— И концентрационные лагеря, и пародию на университеты, не говоря о ненависти, по крайней мере, трех четвертей мира.