Александр Овчаренко - Три заповеди Люцифера

Василий Иванович даже зажмурился от удовольствия, когда представил себе это эпическое полотно во всех красках.

— Напрасно! Очень даже напрасно разные Солженицыны да Сахаровы ГУЛАГ ругали. Дескать, перегиб это, политическая ошибка! Хозяин ошибок не допускал, и знаменитый ГУЛАГ был не политической ошибкой, а тщательно выверенным политическим манёвром, действенным средством классовой борьбы и системой перевоспитания различной «левацкой» сволочи. Если бы не ГУЛАГ, разве смогли бы мы в такие короткие сроки Днепрогэс восстановить или Транссиб проложить, или Беломорканал прорыть? Нет зря ликвидировали ГУЛАГ! Очень даже зря! Ну, да это мы исправим!

Дальше свою мысль Мостовой развить не успел, так как за воротами послышался шум мотора и нетерпеливый звук автомобильного клаксона.

Выработанное годами чутьё не подвело ветерана: Калмыков привёз плохие вести. Просматривая листы ксерокопированного текста, Василий Васильевич всё больше и больше хмурился.

— Это Киквидзе! — наконец сделал он вывод. — Узнаю его руку. Нет, ну надо же какой сволочью оказался! А виной всему гордыня, неудовлетворённое честолюбие. Он и раньше любил намекнуть, что его, дескать, не оценили по достоинству.

— Вы его хорошо знали?

— Даже очень хорошо. Благодаря мне он вошёл в «Ближний круг», я же его и в «казначеи» рекомендовал. Теперь не удивлюсь, если вдруг откроется факт, что он подворовывал. Кстати, у тебя эти материалы откуда?

— Внук из редакции принёс, какая-то сумасшедшая старуха принесла ксерокопии и настаивала на их опубликовании.

— Это плохо! Нельзя допустить, чтобы о существовании нашей организации стало известно всей стране — это равносильно провалу! Найти эту старуху возможно?

— Да без проблем! Она через пару дней опять в редакцию заглянет.

— Тогда сделаем таким образом: передай внуку, что некая ветеранская организация заказывает цикл статей под общим названием «Этих дней не смолкнет слава». Пусть ветераны партии записывают воспоминания на диктофон и приносят в редакцию, где после соответствующей обработки они будут публиковаться. Цена вопроса меня не интересует, заплатим сколько надо, даже со стопроцентной предоплатой. Этим самым мы проверим, как велика утечка информации, и вычислим фигурантов, которым что-то известно о «Ближнем круге».

— Сделаем! Я думаю, с этим проблем не будет.

— Кроме этого, старуху пригласи для доверительной беседы, но не в редакцию, а куда-нибудь на квартиру. Есть у тебя укромное местечко?

— Найдётся.

— Выясни, откуда у неё материалы, ну и кто ещё с ними знаком. Надо торопиться! Сам знаешь — информация расходится, как круги на воде, и чем быстрее мы установим круг посвящённых, тем меньше придётся купировать!

— Чего делать?

— Не прикидывайся! Ты меня хорошо понял. Ситуация такая, что без крови теперь не обойтись, или ты на старости лет замараться боишься?

— Да мне беречься вроде как поздно, — усмехнулся Калмыков.

— Вот именно! — подтвердил Мостовой, припомнив, что карьеру Климент Михайлович начинал на Лубянке, где проявил явную склонность к оперативной деятельности, и был на хорошем счету у руководства НКВД, пока его не перебросили на партийную работу.

В назначенный срок Октябрина Олеговна явилась в редакцию журнала с явным желанием дать решительный бой главному редактору. Однако ожидаемая стычка не состоялась. Она была приятно удивлена тем, что главный редактор — этот политический демагог и перерожденец — лично встретил её у входа в кабинет, напоил чаем и обещал предоставленный ею материал вставить в ближайший номер журнала.

— После встречи с Вами я решительно пересмотрел редакционную политику, — радостно сообщил Эдуард Алексеевич, подливая посетительнице чая в стакан с серебряным подстаканником, на котором был изображён летящий на всех парах локомотив с жизнеутверждающей надписью «Вперёд к коммунизму».

— Сейчас мы начинаем серию публикаций, основой для которых станут воспоминания ветеранов партии. Я думаю, что начать, уважаемая Октябрина Олеговна, следует с Вас, так как именно Ваш визит послужил толчком для этого важного мероприятия. Надеюсь, Вы не возражаете?

Октябрина Олеговна не возражала, и даже согласилась поехать в санаторий для ветеранов войны и труда, чтобы в комфортных условиях предаться воспоминаниям о наполненной революционным задором юности.

В санатории с ней долго и уважительно беседовал такой же, как она, ветеран труда, который представился Климентом Михайловичем. Особое внимание Климент Михайлович уделил вопросу о происхождении ксерокопированных записей, изъятых ею из стола зятя. Октябрина Олеговна давно не чувствовала о себе такой заботы, поэтому, разомлев от чая с земляничным вареньем и повышенного внимания, в мельчайших подробностях рассказала собеседнику всё, что ей было известно.

— Мой политически близорукий зять почему-то утверждал, что из-за этих сведений меня могут убить, — добавила она в заключение.

— Убить? Вас? — расхохотался Климент Михайлович. — Помилуйте голубушка, да за что же Вас убивать? За то, что Вы, не жалея сил, голодные и босые восстанавливали разрушенную войной экономику, или за то, что до сих пор не поступились своими политическими убеждениями? Да на Вас, милейшая Октябрина Олеговна, молиться надо! Вставит ваш портрет в золочёную рамку, и в каждой школе, в каждом институте повесить, как пример для подражания молодёжи.

При этом Климент Михайлович взял её сухонькую ладонь в свои мужские руки, чем окончательно смутил гостью.

— Поздно уже. Мне бы назад в Москву как-то добраться, — несмело произнесла она. Климент Михайлович был так любезен, что предоставил для поездки в Москву свой персональный автомобиль с личным водителем.

— Володя, прошу Вас позаботиться о нашей гостье, — сказал напоследок гостеприимный хозяин коренастому водителю, усаживая Октябрину Олеговну в кожаный салон лимузина.

— Не беспокойтесь, Климент Михайлович! — тут же откликнулся догадливый водитель. — Всё сделаю, как надо.

Октябрина Олеговна с сожалением вздохнула. Замечательный вечер, проведённый ею в кругу единомышленников, к сожалению, заканчивался, впрочем, как и сама жизнь.

Поздно вечером во двор районной больницы, расположенной на самом въезде в город, на большой скорости влетел длинный чёрный лимузин. Дверца лимузина распахнулась, и из него торопливо вылез коренастый мужчина, который, причитая, почти нырнул в пассажирский салон и вытащил оттуда на руках пожилую женщину, голова которой была безжизненно запрокинута. С криком о немедленной помощи мужчина вбежал в приёмное отделение и положил тело женщины на стол перед опешившей медсестрой.