Дэвид Хьюсон - Земля обетованная

— Ты… — Элис запнулась.

— Я? Я вел себя как клоун на празднике. Что еще я могу тебе сказать?

— Слушай родственника, Элис! — говорит Джонни. — Ты думаешь, что я мог убить твою маму? Мою родную сестру? Каким же человеком ты меня считаешь?

— Да, слушай родственников, — говорю я. — Спроси Лао Лао. Спроси его родную мать. Знает ли она, кто такой мистер Хо? Знает ли, что пригласила сюда его шайку? Или это сделала ты?

Элис молчит и тем самым дает мне ответ.

— Знает ли она, что этот ее лживый кровожадный отпрыск еще жив? — спрашиваю я, усиливая свое давление.

Джонни подходит и сильно бьет меня по лицу. Я вытираю кровь со рта. Разбил губу. Я даже не почувствовал этого.

— Просто скажи мне, что ты этого не делал, — говорит она.

— Я не делал этого! Ничего не делал!

— Кассета, Бирс. Мы видели запись.

— Я не могу этого объяснить. Я же себя знаю.

Я задумываюсь.

Большой вопрос, самый большой, который люди задавали мне на протяжении двух десятилетий, формируется в ее мозгу. Я знаю это. Понимаю, что скажу.

— Ты знаешь, что не делал ничего подобного? — спрашивает она, и в комнате наступает тишина, потому что они понимают, и в том числе мертвый Маккендрик, каким должен быть мой ответ. Он всегда был таким.

— О господи, Элис, — шепчу я в изнеможении. — Сколько раз мне нужно повторять это? Людям, которых ненавижу. Людям, которых люблю. Не помню. Я не…

Закрываю глаза. Теперь уже все равно.

— Убей меня за мою глупость. За то, что ничего не подозревал. Но только не за убийство. Если не веришь мне, делай что хочешь. Правда…

Надо сказать что-то важное, хотя и не знаю что. «С последними словами, наверное, всегда так получается», — думаю я.

— Правда…

Я начинаю говорить, в мои ноздри вливается запах сухого дерева и крови Маккендрика. Запах этот такой сильный, что я начинаю дрожать.

— Правда, — повторяю я, и никто меня не слышит, даже я сам, потому что на меня обрушилась волна — быстрая, горячая и злая, ревущая и сокрушительная.

В мой мозг ворвался мир, без конца и без края. Его нельзя будет засунуть обратно, в тесное пространство моей головы, в котором он томился долгие годы.

Передо мной тот полдень. Я оставляю машину в гараже и иду в сад. Слышу голоса. Сердитые голоса. Спорят Мириам и Рики.

Жарко. Я устал. Чувствую себя дураком после долгих часов, проведенных у пустого здания. Бесполезная работа. Работа, которую я терпеть не могу.

Я вижу, как Рики бьет кулачками по ее коленям. Он орет, а я смотрю на них. Голова становится тяжелой: передо мной то, чего я раньше никогда не видел.

Это же моя семья, мы все любим друг друга. Такие вещи не могут происходить в любящей семье.

— Рики, — говорю я, и он перестает тузить кулаками, льнет к моим ногам, плачет.

Я смотрю на Мириам и вижу в ее лице то, чего не узнаю. Она в ярости. Злится на мальчика. И на меня — за то, что я вмешиваюсь.

— Ты почему так рано? — в ее голосе мне слышится осуждение.

Жена в пыли и в паутине. Должно быть, делала что-то в подвале. В последнее время она туда зачастила.

— Мне надоело попусту пялиться на дом. А что случилось?

— Плохая мама, мама плохая, — кричит Рики и снова пытается ударить ее маленькими тугими кулачками.

Я останавливаю его, оттаскиваю назад, нагибаюсь и заглядываю ему в глаза.

Вижу, что сынишка страшно разгневан. Это для меня новость.

— Она сказала, что мы пойдем в кино! — кричит он мне.

— Послушай, Рики, иногда взрослые обещают что-то, а потом откладывают. Такова жизнь.

— Она просила сказать тебе, что мы туда ходили.

— Знаешь, я…

В голове пусто. Не знаю, что сказать. Не понимаю, что происходит.

Мириам хватает Рики за волосы.

— Иди в свою комнату, ублюдок, — орет на него Мириам. — Марш в свою комнату. Живо!

Я моргаю. Она бьет его. Довольно сильно, по бледному личику. Рики снова заливается слезами, кричит, а потом пускается бежать по переросшей траве, мимо разбросанных игрушек, мимо велосипеда, купленного в секонд-хэнде, потому что денег на новый велосипед у нас не было. Он бежит в дом и плачет, плачет всю дорогу. Вбегает в кухню и устремляется вверх по лестнице.

Я поднимаю глаза. Занавески его комнаты быстро отдергиваются. На нее, а не на меня слетают злые, горькие слова. Затем наступает тишина.

На крыше птицы. На нас смотрят три вороны.

Это словно дурной сон. Или возвращение в место, которое выглядит как дом, пахнет как дом, и люди в нем вроде бы родные, но все не так, все чужое. Не так, как должно быть.

Она напряжена, вид усталый. Лицо осунулось. На ней белая рубашка и темные запылившиеся слаксы. Я невольно думаю: «Она одевается так, когда мы куда-то выходим». Это бывает нечасто, и мне становится стыдно от этой мысли. Волосы у нее в беспорядке. Это я тоже вижу нечасто.

— Ты сегодня рано, — снова говорит она. — Что, трудно было позвонить?

— Я живу здесь, — говорю я мягко.

— Я — тоже. Просто…

Она думает, что сказать.

— Я тоже думал, что вы с Рики пойдете в кино.

— Пи-Ви Херман, [16] Псевдоним американского киноактера Пола Рубенса. — с презрением говорит она. — Я решила приберечь это приятное приключение для тебя. Хотя, когда ты соберешься, этот шедевр сойдет с экранов.

— Мириам…

— Не время. Мне нужно уйти.

— Куда?

— В одно место.

— Когда? Надолго? Зачем?

— Навсегда! — кричит она.

Я не знаю, что сказать и что делать.

— Мне скучно, Бирс. Ты что, так и не заметил?

Я качаю головой. Чувствую себя дураком.

— Не понимаю.

— Все кончено, — говорит она и поводит рукой. — Все. Я, ты, Рики. Оул-Крик. Все прошло и никогда не вернется. А знаешь главную новость?

Указывает на переросшую траву и рассыпанные игрушки. В ее глазах ненависть.

Я смотрю на нее. В голове ни одной мысли.

— Они все повесят на тебя. Я буду в другом месте, и имя у меня будет другое. Тебя посадят в тюрьму, а я наконец буду наслаждаться жизнью. Своей жизнью.

Она поворачивается. Я кладу ей руку на плечо. Она резко оборачивается и хватает меня за лицо. Я чувствую, как ее ногти вонзаются мне в кожу.

— Не трогай меня! Не смей ко мне прикасаться!

Я пытаюсь удержать ее, но она ушла в открытую дверь кухни, принялась искать что-то, рыскать по комнате. Я остолбенел.

Наконец пошел за ней, стал звать:

— Мирам. Мириам?

Ее там нет. Но есть кто-то еще. И не один. Двое. Возможно, и больше.

Я слышу, как закричал Рики. Громко, испуганно, а не гневно, как раньше.

Рики кричит, и наверху я слышу крик Мириам. Это ее голос, и от него у меня кровь стынет в жилах. За несколько секунд ее ненависть перешла в ужас.

В доме люди. Это убийцы.

Прежде чем я что-то успел сделать, на меня обрушивается что-то тяжелое, и я со стоном падаю на пол.

Переворачиваюсь, поднимаю глаза. Надо мной лицо, которого раньше никогда не видел, хотя что-то мне подсказывает: Джонни Лун.