Павел Саксонов - Можайский — 7: Завершение

— Минуточку! — откуда-то сбоку вынырнул человек в форме. — Господин Можайский?

— Да.

— Прошу вас покинуть коляску: это — собственность Департамента полиции!

Можайский ошеломленно вылез обратно на мостовую и отправился через мост [9] 9 Вероятно, через Синий, вдоль которого находится Мариинский дворец, где, очевидно, и состоялась беседа Дурново и Можайского. к остановке омнибуса.

Еще до вечера, когда ему нужно было явиться в канцелярию Министерства иностранных дел, Можайский управился с самыми неотложными делами: снял деньги со счета, превратив их частью в бумаги на предъявителя иностранных обществ, а частью — в золото; собрал дорожный саквояж — скромный, как и подобало мелкому отставному чиновнику, вдруг вообразившему себя поэтом и на сбережения всей жизни отправившемуся в дорогостоящее путешествие по Италии; купил билет — не первого класса, как он привык, а какой-то сомнительный, но зато недорогой… А потом — отправился к Сушкину.

Не сказать, что Никита Аристархович встретил Можайского с распростертыми объятиями: у репортера не ладилась работа, а сверх того — послышались первые тревожные звоночки; отправленные им в редакцию первые страницы записок вернулись с многочисленными цензорскими помарками и настоятельным требованием изменить вот то, вот то и вот это!

— Да ты, я вижу, в путешествие собрался? — хмуро поинтересовался Никита Аристархович, пропуская Можайского в гостиную.

— А ты, я вижу, — в тон ответил Можайский, — никак не устроишься по-человечески?

Сушкин быстро огляделся и мрачно кивнул:

— С этим переездом столько хлопот…

Гостиная Никиты Аристарховича и в самом деле являла собою жалкое зрелище: мебели почти никакой, паркет устлан обрывками газет, стены не оклеены обоями… Пожар дорого обошелся знаменитому репортеру: не в смысле финансовых потрясений, а в разлаженности быта, поскольку — это известно всем — не так-то просто устроиться на новом месте!

— Ну, рассказывай…

Можайский уселся на нехорошего вида стул и — Сушкину он привык доверять — поведал о своих не то приключениях, не то злоключениях.

Доселе мрачный, Никита Аристархович повеселел:

— Твоей беде я поспособствую! — заявил, ничтоже сумняшеся, он.

Прозвучало это двусмысленно, и он поспешил исправиться:

— Помогу я тебе в твоих затруднениях! И не благодари: твои проблемы — сущий пустяк!

Можайский насторожился, но все же не настолько, насколько следовало бы:

— Что ты имеешь в виду?

— А… — Сушкин махнул рукой, показывая, что и говорить тут не о чем. — Не бери в голову…

И Можайский не взял, пожалев об этом только уже в Венеции.

Телефон разрывался на части: Сушкин не торопился к нему, а Можайский — подавно. Приятели — пожалуй, «нашего князя» и репортера можно назвать именно так — болтали о том – о сем: перебирали детали произошедших событий, сверялись с записями Никиты Аристарховича… в общем, работали , хотя по правде сказать — назвать их болтовню работой было невозможно. Правда, Никита Аристархович еще и делал пометки — новые, основанные на том, что ему рассказывал Можайский, — но и это больше походило на расслабленные посиделки, чем на труд человека, всерьез взявшегося за дело. Вот и разрывался телефон: приятели махнули на него рукой.

Вызов прекратился.

— Значит, ты полагаешь…

— Да: на мой взгляд, это очевидно. Но ты мне вот что поясни… помнишь, еще в самом начале, ты обратил мое внимание на случай с купцом… как бишь его…

— Да-да, был такой: здоровяк, у него сердце не выдержало, и…

— Он самый! Ну так вот…

И снова загремел телефон.

— Вот ведь неугомонные!

— Может, возьмешь?

Сушкин, поднимаясь со стула, скорчил гримасу:

— Придется, пожалуй… какой, однако, настырный попался субъект!

— Давай-давай…

Можайский, ожидая, чтобы Сушкин управился с вызовом, закурил, а сам Никита Аристархович подошел к аппарату и снял трубку с рычага:

— Алло! — не скрывая раздражения, рявкнул он. — Сушкин у аппарата!

И тут гримаса исчезла с лица Никиты Аристарховича:

— Ах, это вы, Вадим Арнольдович! Что? Можайский? Да, у меня…

Сушкин помахал Можайскому рукой, но тот уже и сам поспешил к нему:

— Гесс?

— Он, — ответил Никита Аристархович, передавая Можайскому трубку.

— Да, Вадим Арнольдович, слушаю…

Теперь уже на лице Можайского появилась гримаса:

— Вадим Арнольдович! Помилуйте! Что вы такое говорите?

Из трубки понеслась сбивчивая, эмоциональная речь, но стоявший тут же Сушкин разобрать ее не смог. Однако он смог понять, что Гесс на чем-то явно настаивал, и это что-то вызывало живейшее неудовольствие «нашего князя».

Можайский и впрямь попытался завершить беседу решительно:

— Нет, Вадим Арнольдович, это никак невозможно!

Но из трубки полился новый поток то ли доводов, то ли уговоров. Можайский слушал их, а затем сдался:

— Ну, хорошо… приходите. Только… только я ничего не обещаю!

— Что случилось? — спросил Сушкин, когда Можайский повесил трубку обратно на рычаг. — Чего хотел Гесс?

— Он сейчас сам придет, — буркнул Можайский и вернулся к стулу.

Теперь в гостиной Сушкина сидели трое: сам Никита Аристарховича, «наш князь» и Вадим Арнольдович. Вадим Арнольдович был чрезвычайно взволнован, красен лицом и сбивчив на язык:

— Вы должны… нет, Юрий Михайлович: обязаны мне разрешить!

Гесс, сидя, размахивал руками, отчего тело его покачивалось на стуле, а сам стул, казалось, вот-вот опрокинется.

— Обязаны!

— Но Вадим Арнольдович, — отбивался Можайский, — вы же понимаете: это решаю не я!

— Так объясните Дурново!

— Да как же я ему объясню? За кого вы меня принимаете?

Гесс так посмотрел на Можайского, что стало ясно: если он за кого-то и принимал его сиятельство, то за такую персону, статусу которой позавидовал бы сам Зевс.

— Вы просто не хотите!

Гесс уже едва ли не плакал.

Никита Аристархович наблюдал всю эту сцену с нескрываемым изумлением.

Можайский тяжело вздохнул:

— Да у нас и времени уже не остается…

Гесс встрепенулся:

— Ах! — воскликнул он. — Если дело только во времени, то оно еще есть! Я… вот… изволите видеть…

Рука Вадима Арнольдовича метнулась к внутреннему карману сюртука.

— Что это? — спросил, прищурясь, Можайский.

— Билет!

— Гм… а ну-ка…

Гесс протянул Можайскому билет, а тот принял его и начал рассматривать — и так, и эдак, и со всех вообще сторон, как будто сомневаясь в его подлинности.

— А вот еще…

Гесс вынул из кармана бумажник, а из бумажника пачку каких-то бумаг.

— А это что?

Гесс протянул Можайскому и бумаги.

— Деньги!

— Ну… да: векселя на предъявителя в венецианский банк!