Джеймс Чейз - Кинжал Челлини

Я махнул рукой Веде; она подогнала автомобиль к жилищу.

Мы вдвоем осмотрели хижину.

— Райский уголок, — восторженно сказала она. — Никому не придет в голову искать нас здесь. Мы тут в безопасности, дорогой. Нам нечего бояться.

Мы полностью обустроились за пару дней. Отдраили полы, починили мебель, привели в порядок печь, заготовили дрова. О Бретте мы не вспоминали, радио не слушали.

Вечером, на второй день нашего пребывания в хижине, мы сидели, любуясь опускающимся за холмы солнцем; вдруг Веда сказала:

— Принеси радио, Флойд. Мы сами себя обманываем. Нашли, дураки, рай.

— У нас были каникулы. Но ты права. Похоже, ты всегда права.

Я отправился под навес, где мы запарковали «бьюик», взял приемник и водрузил его на деревянный ящик. Я настроился на полицейскую волну; полчаса мы слушали всякую дребедень, не имеющую к нам отношения. Затем я поймал Сан-Луис-Бич, и еще минут тридцать нас развлекали танцевальной музыкой.

— Посиди тут, — сказала Веда вставая. — Я займусь ужином.

Я остался один у приемника; Веда сновала возле примуса. Каждый раз, когда номер заканчивался, я замирал, думая: «Ну вот. Сейчас прервут программу». Но я ошибался. Флойд Джексон словно и не существовал на земле.

Мы поужинали. Радио не вспоминало о нас.

— Видишь, нас забыли, — сказал я. — Мы больше никого не интересуем. Готов поспорить, в газетах о нас тоже не пишут.

— Хотелось бы в этом убедиться, — сказала Веда; собрав тарелки, она снова скрылась в хижине.

Сумерки сгустились; я внес радио в хижину и запер на ночь дверь. Веда затопила печь. В предгорье ночи холодные; с океана дует ветер, насыщенный влагой. Веда опустилась на колени возле огня, я уютно примостился рядом с ней, чуть сзади. Я любовался отсветом пламени, игравшим на ее лице. Я вдруг подумал о том, что впервые в жизни я обрел душевное равновесие.

Удивительное это было чувство; оно застигло меня врасплох. Я многое успел повидать на своем веку, совершил немало сомнительных поступков; я обманывал, изворачивался, хитрил, зарабатывал деньги и проматывал их, шел на риск. Сколько я себя помнил, я всегда вел такую жизнь. Она была богата событиями, о которых я предпочел бы не вспоминать. Событиями, связанными с людьми, которых я любил или ненавидел. Чаще печальными, чем радостными. Лица, всплывавшие из далекого прошлого, напоминали мне о каком-то моем подлом поступке, жульничестве, не сдержанном обещании. Я словно листал запрещенную книгу. Шантаж, рэкет, попойки, спасавшие от тоски. Неразборчивость в средствах. Стремление любой ценой отстоять свое «я» в море чужих «я». Женщины: расплывчато, в полутьме; чей-то смех, тлеющий кончик сигареты, длинные стройные ноги, порванное платье, родинка в виде полумесяца, ногти, царапающие мне плечи, бело-розовая кожа выше чулок. Блондинки, брюнетки, рыжеволосые. «Женщины всегда водили тебя за нос». Блондинка лет тридцати, до отвращения навязчивая. «Есть вещи, которые мужчины не делают. Например, они не берут денег у женщин». Поверит или нет? Еле заметная улыбка. Не поверила. Сунула деньги в мой карман, чтобы не смущать меня. Худший момент.

«Это в последний раз. Больше ты из меня ничего не выжмешь, подонок!» Еврейка провела рукой по своей меховой шубе. «Тридцать долларов… Ты меня грабишь». Послал ей ломбардный билет. Тогда это казалось остроумным и великодушным шагом, сейчас — низостью. Вечно пустые карманы. Нехватка курева и спиртного. «Это письмо… Возместите мои расходы. Я не могу работать бесплатно». И, наконец, убийство. Опускаюсь все ниже и ниже. «Пристрелить как бешеную собаку». Убийство. «Внимание всем патрулям… Разыскиваются…» Удивление, застывшее в мертвых глазах; маленькая синяя дырочка в центре лба. «В случае поимки тебя ждет смерть». Веда: «Это не имеет никакого значения. Ты для меня — все». Лучший момент.

Веда вдруг сказала:

— У нас кончаются продукты.

Ее голос заставил меня вздрогнуть.

— Что ты сказала?

— Продукты на исходе.

Я совсем не думал о быте. Я вообще почти ни о чем не думал, находясь рядом с Ведой. Но теперь, когда ее голос нарушил тишину, я вновь испытал тревожное, щемящее чувство. Нашли, дураки, рай — точнее не скажешь.

— Завтра я отправлюсь в Алтадену, — заявила она, поднося ладони к пламени.

— Нет, это я туда поеду.

Она улыбнулась мне через плечо.

— Не упрямься. В первую очередь ищут тебя. Я всего лишь твоя случайная спутница. Никто не обратит на меня внимание. Ты можешь довезти меня до конца проселочной дороги; я выйду на шоссе, что ведет в Алтадену, и поймаю попутку.

— Нет, — сказал я.

Мы немного поспорили, затем она поднялась и сказала, что ложится спать.

— Ты не поедешь завтра в Алтадену, — сказал я ей.

— Я хочу спать.

Утром я попросил Веду составить список необходимых нам вещей.

— Вот заготовлю дрова и сразу поеду. Нечего волноваться.

Когда я вернулся из лесу, Веды и след простыл. Она уехала на «бьюике», оставив на столе записку. Веда обещала вернуться как можно скорее, просила не беспокоиться, писала, что любит меня.

Именно в этот момент я осознал, как много она значит для меня, и отправился на ее розыски. Но, прошагав три мили по грунтовой дороге, я отказался от своего намерения. Я знал, что поездка Веды в Алтадену могла завершиться благополучно, поскольку девушка была одна. Я вернулся в хижину и принялся ждать. Такого длинного дня в моей жизни не было; когда солнце стало садиться за холмы, я был готов выть от тоски.

Но она все же вернулась. Я уже снова собрался пойти в город, но тут вдали вспыхнули фары «бьюика». Когда Веда вылезла из машины, я молча прижал девушку к себе. Она все поняла без слов.

— Извини, Флойд. Я бы приехала раньше, но надо было убедиться в том, что за мной никто не следит. Я все купила.

— Пронесло?

— Да. Тут сигареты, виски, галеты, запас еды на неделю.

Но что-то в ее голосе насторожило меня. Он звучал непринужденно, даже слишком естественно. Мы разгрузили машину, и я загнал «бьюик» под навес.

Я зашел в хижину и закрыл за собой дверь. Резкий свет ацетиленовой лампы падал на бледное серьезное лицо Веды.

— Полиция считает, что нам удалось проскользнуть через пикеты, — сказала она, разбирая продукты. — Пресса на столе. Все думают, что мы в Мексике.

Я без интереса просмотрел газеты. Первую полосу заняли материалы об авиакатастрофе. Публикации об убийстве Бретта переместились на третью страницу. Как сказала Веда, нас считали убежавшими в Мексику. Одна газета отметила, что Бретт снял со счета в своем банке двадцать пять тысяч долларов; куда исчезли эти деньги, до сих пор не было установлено. Выдвигалось предположение, что они могли послужить мотивом преступления.

Когда я читал газеты, меня не покидало какое-то смутное предчувствие новых неприятностей. Веда беззаботно болтала, готовя ужин, но ее внутренняя напряженность вселяла в меня страх.