Оксана Обухова - Шутки в сторону

— О’кей, — вздохнул Стелькин. — Прямо сейчас идти?

— Нет. Лучше, чтобы он не догадался, что ты уже разболтал о вашем знакомстве. Пусть сам ищет с тобой встречи. Понимаешь? — Я волновалась, руководила и чувствовала себя жирной паучихой под оконным наличником. — Гош, а что он вообще собой представляет?

— Гнедой? Солидный дядя. Навороченный. Вечно что-то кроит…

— Подлянку кинуть может? — переходя на Гошин сленг, спросила я.

— А то! Кто не может? Он такие лапти с нашим пузаном плетет!

— С гнильцой?

— Не знаю, — честно ответил Стелькин. — Наш пузан его шибко уважает, всем, так сказать, делится.

— Понятно, — кивнула я. — На что обратить внимание при вашем разговоре, понял?

— Понял, — вздохнул Гоша и погладил череп, начавший покрываться ежиком сереньких волос. — Я пошел?

— Иди. Но постарайся, пожалуйста, не выглядеть смущенным. Не надо, чтобы Юлий Августович о чем-то догадался.

— Да понял я, — отмахнулся Гоша и потопал в гостиную.

Жить становилось все интереснее и интереснее. Можно идти к Туполеву и смело хвастаться, что я не напрасно уговорила его засветить за ужином еще одну персону. Если бы тогда, случайно, я не уловила неловкость Гнедого, вряд ли Стелькин стал бы рассказывать об их знакомстве. Геи — это особый, весьма сплоченный круг, они друг друга от скандалов вроде бы оберегают. Все «парни» в одной лодке. Ни я, ни Туполев в жизни не догадались бы об истинных причинах, нервирующих Юлия Августовича. Мы бы голову сломали, подгоняя его под личину подозреваемого, а он — просто ерзал бы от неловкости и боялся разоблачения совсем другого рода. А без конкретных вопросов в лоб я и от Стелькина правды ни за что не узнала бы.

Но к Туполеву решила пока не ходить. Если Гоша принесет мне определенные известия, рассекречивать интимную жизнь господина инвестора вроде бы ни к чему. Пусть шалит, пока молод, не нам его судить.

Побродив по скудно освещенным холлам, я прогулялась до стойки портье, полюбовалась вывеской ключей на крючках и объявлениями «Добро пожаловать» и так далее, прошагала до арки, ведущей в дубовую гостиную, и, невольно замедлив шаг, прислушалась. Страсти уже совсем улеглись, уезжать никто не торопился. Валентин Наумович жаловался на головную боль:

— Аптечка здесь хотя бы есть?!

— Валентин Наумович, — произнесла Полина, — у меня есть чудесные таблетки от головной боли. И снотворное. Если кому-то понадобится снотворное, милости прошу, я запаслась.

— Да, да, Полина Аркадьевна, спасибо. Я помню ваши чудодейственные порошки.

Не заходя в гостиную, я вернулась к портье и сказала девушке:

— Ольга, — табличка на груди говорила, что девушку зовут именно так, — не могли бы вы попросить кого-нибудь принести в дубовую гостиную таблетку от головной боли и стакан воды? Наш гость плохо себя чувствует…

— Конечно, конечно, — пробормотала Ольга и нажала на кнопку вызова обслуги.

В гостиной народ разделился по интересам. Коротич подсел к Полине и чирикал ей на ухо что-то любезное, два москвича Валентин Наумович и Юлий Августович сидели в креслах и тихо беседовали, склонив головы над разделяющим их журнальным столом. Жора из угла пилил взглядом затылок любезничающего строителя и играл кулаками.

Строитель сидел к нему спиной, кулаков не видел и потому вовсю охмурял Полину Аркадьевну. Думаю, высочайшее дозволение родственника жены на данные действия было получено в общих, родственных интересах. Коротич добывал информацию, Полина Аркадьевна мило смущалась и бросала на Жоржа косые взгляды.

Гоши и Семена Ивановича в гостиной не было.

Мне собеседника тоже не нашлось, и, покрутившись на месте, я заметила через окно силуэт гуляющего меж сосен Протопопова. Плиточные дорожки парка были хорошо освещены невысокими фонариками, Семен Иванович не спеша прогуливался вдоль белых шаров и, кажется, ничьего общества не искал.

Я быстрым шагом прострелила холл и террасу, спустилась в парк и догнала Протопопова.

— Воздухом дышите, Семен Иванович?

Мужчина вздрогнул и обернулся на голос:

— Да… вот. Редко удается побыть на природе…

— Не помешаю?

— Отнюдь. Всегда рад такому обществу.

Мы приноровились к шагам друг друга и медленно пошли вдоль реки.

— Семен Иванович, простите мое любопытство, но можно мне задать вам один вопрос? — Протопопов кивнул, и я продолжила: — Семен Иванович, вам ведь знаком Стас Коротич?

— Кто? — Мой собеседник сбился с шага.

— Станислав Владимирович Коротич, владелец строительной фирмы.

— Ах, этот… молодой человек. Нет. Я впервые его встретил здесь. А почему вы спрашиваете? — Семен Иванович брел опустив голову и стараясь не наступить на стыки плит. Доверия его ответы не вызывали.

— Я видела вашу встречу у портье, мне показалось, что вы хотели поздороваться…

Протопопов остановился, наложил на лицо каменную маску и ответил, чеканя слова:

— Я никогда ни разу в жизни не видел этого молодого человека. Еще вопросы будут?

— Нет, спасибо.

— Тогда предлагаю вернуться в гостиницу. Становится холодно.

Семен Иванович врал. И почему-то настойчиво отпихивался от знакомства с Коротичем.

Но имеет ли эта ложь отношение к последним событиям?

Пожалуй, стоило зайти с другой стороны — от Станислава Владимировича Коротича.

В гостиной сидели только Валентин Наумович и Гнедой. Стрелки на часах приближались к полуночи, я пожелала мужчинам спокойной ночи и пошла к себе.

Постояла в клеенчатой шапочке под теплым душем, набросила на влажное тело махровый халат и села перед зеркалом ублажать личико успокоительной маской.

В отеле было совершенно тихо — ни звуков работающих телевизоров, ни шелеста верхушек сосен за стеклопакетами. Поэтому тихие шаги в коридоре я уловила даже не краем уха, а краем сознания.

На этой стороне коридора были только номера Туполева, Полины, мой и Гнедого. Валентин Наумович с родственником, Стелькин и Семен Иванович поселились по другую сторону от холла с креслами и кадками. Встав на цыпочки, я подкралась к двери и, стыдливо присев, приложила ухо к замочной скважине.

Троекратный стук в соседнюю дверь и тихий шепот:

— Полина, Полина, открой.

Голос явно принадлежал не Бульдозеру. Гоша?

Мужчина повторил стук и тихую просьбу:

— Полина, открой, это я.

Все-таки Жорж? Так охрип от страсти, что не узнать?

Любопытство — самая отличительная черта моего характера. Любопытства я стыжусь. «Действую под давлением обстоятельств», — успокоила я совесть и, дождавшись, пока шаги прошелестят в обратную сторону и затихнут у лестницы, открыла дверь.

Коридор был пуст. Я на кончиках пальцев добежала до лестницы и, присев, посмотрела вниз сквозь перила.