Неле Нойхаус - Глубокие раны

— О, можно только позавидовать! — воскликнула Пия при виде зеленых газонов, кустарников с опорами и тщательно ухоженных цветников. — Как только это у них получается?

— С помощью многочисленных садовников, — ответил сухо Боденштайн. — Я не думаю, что по этим газонам разрешается бегать какой-нибудь живности.

Пия ухмыльнулась. У нее дома в Биркенхофе животные постоянно бродили там, где им не следовало быть: собаки — в пруду, где плавали утки, лошади — в саду, утки и гуси — на ознакомительной прогулке по дому. После последней экскурсии ее стада в перьях Пие пришлось всю вторую половину дня потратить на то, чтобы ликвидировать серьезные последствия их присутствия в комнатах. Хорошо хоть, Кристоф не особенно капризен в этом отношении.

Боденштайн остановился перед наружной лестницей в дом. Когда они вышли из машины и осмотрелись, из-за дома вышел мужчина. У него были седые волосы и длинное узкое лицо. Пия сразу обратила внимание на его меланхолические глаза отшельника. Очевидно, он был садовником, так как на нем был комбинезон на бретелях, а в руках он держал ножницы для подрезания роз.

— Чем я могу вам помочь? — спросил он, смерив их недоверчивым взглядом.

Боденштайн предъявил свое полицейское удостоверение.

— Мы из уголовной полиции Хофхайма и хотели бы поговорить с госпожой Кальтензее.

— Понятно. — Мужчина деловито покопался в нагрудном кармане своего комбинезона и, достав очки для чтения, стал внимательно изучать удостоверение Боденштайна. Затем на его лице появилась вежливая улыбка. — Я здесь сталкиваюсь с самыми невообразимыми вещами, если сразу не закрою ворота. Многие люди думают, что это гостиница или гольф-клуб.

— Я этому не удивляюсь, — ответила Пия, глядя на цветники с цветущими кустарниками и розами и на искусно обрезанную изгородь из самшита. — Именно так это и выглядит.

— Вам нравится? — Мужчине это явно польстило.

— О да! — кивнула Пия. — Вы все это делаете один?

— Иногда мне помогает сын, — скромно признался он, наслаждаясь восхищенными отзывами Пии.

— Скажите, где нам найти госпожу Кальтензее? — прервал Боденштайн свою коллегу, прежде чем она смогла пуститься в профессиональную дискуссию об удобрениях или уходе за розами.

— О, конечно. — Мужчина улыбнулся извиняющейся улыбкой. — Я сейчас же ей сообщу. Как, вы сказали, ваше имя?

Боденштайн дал ему свою визитную карточку, и мужчина исчез в направлении входной двери.

— В отличие от парка дом довольно обветшалый, — констатировала Пия.

С близкого расстояния он не выглядел таким роскошным, как издали. Покрытая пятнами штукатурка была повреждена и отслоилась, на многих участках была видна каменная кладка.

— С исторической точки зрения дом не имеет такого значения, как другие постройки здесь, — пояснил Боденштайн. — Это владение известно прежде всего своей мельницей которая впервые упоминается в документах в тринадцатом веке, если я не ошибаюсь. До начала двадцатого века она принадлежала семье Штольберг-Вернингероде, которая также владела замком Эппштайн, прежде чем в 1929 году она подарила его городу Эппштайн. Кузен Вернингероде женился на дочери из семейства Цойдлитц, и таким образом это поместье перешло во владение Кальтензее.

Пия обескураженно смотрела на своего шефа.

— Что такое? — спросил он.

— Откуда вы все это знаете? И какое отношение эти Верниге… короче, эти люди и Цойдлиц имеют к Кальтензее?

— Вера Кальтензее — урожденная Цойдлитц-Лауенбург, — проинформировал Боденштайн свою коллегу. — Я забыл вам это сказать. Все остальное — просто знание краеведения.

— Ну, понятно, — кивнула Пия. — Такие фундаментальные подробности обладатели «голубых кровей», вероятно, заучивают наизусть одновременно с Готским альманахом. [17] Готский альманах — авторитетнейший европейский генеалогический сборник, издававшийся ежегодно с 1763 года до конца Второй мировой войны в немецком городе Гота. Включал родословные росписи правящих домов и наиболее значительных родов титулованного дворянства Европы.

— Я слышу в ваших словах саркастические нотки, — сказал Оливер и ухмыльнулся.

— Я вас умоляю!.. — Пия подняла обе руки. — А, вот уже идет холоп милостивой госпожи. Как следует его поприветствовать? Сделать книксен?

— Вы невыносимы, фрау Кирххоф.

Марлен Риттер, урожденная Кальтензее, рассматривала скромное золотое кольцо на безымянном пальце своей правой руки и улыбалась. У нее все еще кружилась голова от того стремительного темпа, с которым ее жизнь за последние недели и месяцы в корне изменилась к лучшему. Собственно, после развода с Марко она смирилась с тем, что до конца своих дней останется одинокой. Она унаследовала от своего отца коренастую фигуру, и еще ужаснее для любого потенциального поклонника была ее ампутированная голень. Но не для Томаса Риттера! В конце концов, он знал ее с детства и пережил всю драму вместе с ней: запрещенная любовная связь с Робертом, несчастный случай с тяжелыми последствиями, страшный скандал, который глубоко потряс всю семью. Томас навещал ее в больнице, возил ее на приемы к врачу и на физиотерапию, когда у родителей не было времени. Он всегда находил для несчастной полной девушки, каковой она была, утешительные и взбадривающие слова. Да, несомненно, Марлен уже тогда была в него влюблена.

Когда она случайно встретила его в декабре прошлого года, он явился ей как Божий знак. Томас плохо выглядел, казался почти опустившимся, но был, как всегда, очень предупредительным и обаятельным. Он ни разу не сказал ни одного плохого слова в адрес ее бабушки, хотя у него были все основания ее ненавидеть. Марлен точно не знала, что именно после восемнадцати лет привело к разрыву Томаса с ее бабушкой — об этом в ее семье строили лишь тайные догадки, — но она очень сожалела об этом, так как Томас был совершенно особенным человеком. Именно с бабушкой и их отношениями было связано то, что у него больше не было ни малейшего шанса получить во Франкфурте приличную работу, которая соответствовала бы его квалификации.

Почему он просто не уехал из города, чтобы начать все сначала где-то в другом месте? Вместо этого Томас еле сводил концы с концами, работая свободным журналистом. Его маленькая квартира в жилом блоке в районе Франкфурта Нидеррад была производившей удручающее впечатление дырой. Марлен настаивала на том, чтобы он переехал к ней, но он возражал, так как не хотел сидеть у нее на шее. Это ее очень умиляло. Ее не волновало, что у Томаса практически не было ничего, кроме того, что было на нем. Это была не его вина. Она любила его от всего сердца, любила находиться с ним рядом, спать с ним. И она радовалась их будущему ребенку. Марлен не сомневалась в том, что ей удастся опять примирить между собой Томаса и бабушку. В конце концов, Вера ей еще никогда ни в чем не отказывала.