Кирилл Казанцев - Наследство убитого мужа

– А это еще что за напыщенная гусыня? – выплюнула Инна.

А я онемела от изумления. Шура?! Ну, ей-богу, не узнать: бездна негодования, убедительность, хоть монумент с нее лепи…

– Я – дежурный врач этой больницы, сами вы гусыня! – отрубила Шура. – Немедленно прекратите безобразия и предъявите свои документы! Если вы полиция, то и ведите себя прилично! И учтите, я уже вызвала настоящую полицию, она прибудет через пять минут! – И запустила руку в боковой карман халата, выразительно глянув в мою сторону – дескать, не спи, а то замерзнешь.

Два события произошли одновременно! Отлетела на Петренко (он мгновенно в ней запутался) переносная шторка «в гармошку». Обрисовался сутулый Антон! Он был в пижаме, в больничных штанах. Смертельно бледный, с запавшими глазами, левая половина туловища обмотана бинтами – чертовски слабый, но нашел же где-то силы! Он бросился к окну, схватил одной рукой за штанину Колодяжного, который снова высунулся, тщась что-то рассмотреть в окружающем пейзаже. Закрученное движение – это сколько же силы потребовало! – ноги мента прорисовали дугу, он как-то извернулся в полете, вылетел наружу и повис, ухватившись пальцами за продольный выступ фрамуги!

Второе событие параллельно первому – я даже не знала, куда смотреть! Все так интересно! Затрясся, задребезжал, как палка по батарее, мент с окладистой бородой. Глаза его выползли из орбит, пена потекла по подбородку. Он сполз по стеночке, хлопнулся задом и продолжал трястись, словно жертва эпилептического припадка. Шура развернулась, выставив, словно меч, электрический шокер – дескать, кто еще на новенького? Умница, Шура! Я вертелась, не зная, за что хвататься. Столько дел, столько дел… Отшвырнул от себя шторку, вскочил на полусогнутые пышущий негодованием Петренко. Изумленная Инна вертелась как ужаленная, в глазах мелькала растерянность. Не иссякла еще силушка молодецкая! – Петренко что-то пискнул, поворачиваясь к Антону, но тот уже летел – на импульсе, набирая инерцию. Сокрушительный удар корпусом, и полноватый рыхлый субъект, которого удар настиг в прыжке, улетел в узкий промежуток между мнущейся блондинкой и пустой кроватью. Я не поверила своим глазам: «бросок» оказался настолько мощным, что Петренко спиной пробил гипсокартонную стену, разделяющую палаты, рухнул на пол раздавленным кулем, а в стене образовалась дыра, от которой побежали глубокие трещины. Хорошая способность у некоторых ментов пролетать сквозь стены…

Мы с Инной завизжали одновременно, бросились друг на дружку, как две непримиримые соперницы! Я успела что-то выхватить из ванночки, это оказался шприц с иглой – отнюдь не одноразовый! Она хлестнула меня по щеке – голова чуть не оторвалась от шеи. А я, вопя, словно недорезанная хрюшка, размахнулась, всадила ей шприц в шею на всю длину иглы и отскочила, сообразив, что рядом с этой мегерой лучше сейчас не находиться.

Пошла немая сцена – на фоне стонов Петренко и бородача. Блондинка застыла в неловкой позе, лицо ее перекосилось, постукивали зубы. В складках кожи, которые при ближайшем рассмотрении оказались отнюдь не первой молодости, болтался шприц. Она зачарованно таращилась на меня.

– Ты знаешь, что там внутри? – выразительно проговорила я. – Все, сучка, ты покойница.

– Да ладно, не пугай девушку, – усмехнулась Шура. – Глюкоза там.

– Глюкоза, – согласилась я, – боевая отравляющая глюкоза.

Насколько я заметила, в шприце не было никакой жидкости. Как тут оказался раритет, я даже не задумывалась. Блондинка выбралась из шока, выдернула шприц и занесла его над головой, как кинжал. Мы просто смели ее с Шурой, бросившись одновременно! Стенку эта девица, конечно, не пробила, но свою дозу электричества от щедрой Шуры получила. Она споткнулась, колотясь в падучей, обрушилась на кровать, где лежал седоволосый заморыш, и, едва не сломав ему вторую ногу, треснулась лбом о стальную дужку, временно прекратив свое существование. Сосед мычал, выражая глубокую озабоченность ситуацией, и ощупывал свои конечности.

– Что вы творите? Что же теперь будет? – бормотал он анемичным голоском.

– Все в порядке будет, сэр, – вздохнула я, – следите за рекламой.

– Дела… – протянула Шура, озирая беспорядок в палате. – Да у вас тут как в Южном Бутово… А кто знает, их было только четверо?

– А нам откуда знать? – пробормотала я. – Это ты обещала стоять на стреме и анализировать поступающую информацию.

– Ну, не уследила, – сделала виноватое лицо Шура. – Нет, серьезно, Женька. Ты пошла в палату, а я решила на минутку сбегать к Илюше – он здесь сегодня ночует… Ну, ты же помнишь, я кое-что ему обещала в обмен на оказанную медицинскую услугу. Я ведь женщина слова, вот и подумала: зачем потом второй раз приезжать в эту глушь, сразу все дела и сделаю. И, знаешь, в общем-то, успела…

– Ты неисправима, – вздохнула я. – Блудница ты наша великая…

Суматоха, вызванная побоищем в лечебном учреждении, еще не началась. Царила хрупкая испуганная тишина. Я доковыляла до Антона, который стоял, опираясь на подоконник, обняла его, стараясь не задеть больное плечо. Он тяжело дышал, морщась при каждом вдохе. Снова багровела повязка – хотя и не с критической скоростью. Но все равно нагрузка для человека, несколько часов назад получившего пулю, была неимоверной.

– Ты как? – спросила я.

– Да я-то в порядке, – пробормотал Антон, – а вот он…

Офицер полиции по фамилии Колодяжный все еще висел, зацепившись за подоконник. Пальцы посинели от напряжения, кости прорывали кожу. Он безуспешно пытался подтянуться, но явно не был атлетом. Физиономия блестела от пота. Закусив губу, он помалкивал – любое слово, даже самое уместное, отняло бы остаток сил, только с ненавистью смотрел на Антона.

– Ты позволишь ему уйти? – равнодушно пробормотала я, перегнувшись через карниз. Высота второго этажа была приличная. Не жилая пятиэтажка, где потолки упираются в голову. Но вероятность летального исхода при падении с такой высоты была небольшой. Под зданием произрастал кустарник, тянулась узкая бетонная отмостка.

– Он мне уже надоел, – вздохнул Антон, – пусть уходит, – и ударил кулаком по скрюченным пальцам. Они разжались, последовал утробный вой, завершившийся падением. Антон посмотрел на плод проделанной работы и удовлетворенно крякнул: – Жить будет. Сломаны обе ноги, переломы ребер, ушиб головного мозга, возможно, повреждена шейка бедра… Хотя какая после этого жизнь?

Меня мутило от всех этих передряг, туманная дымка стелилась перед глазами. Уик-энд выдался насыщенным и противоречивым. Мы снова суетились, куда-то бежали. Орала тетечка в медицинской униформе – оказалось, что она и есть дежурный врач, которая мирно спала у себя в кабинете. При появлении этой особы Шура засмущалась, стала натягивать на глаза марлевую повязку. «Хочу остаться инкогнито», – озвучила она свое естественное, но едва ли выполнимое желание. Очередной отряд полиции полностью полег под натиском «превосходящих» сил преступников. Пытался приподняться приходящий в себя бородач, но Антон перед уходом не поленился опуститься на колени, примерить удар и сокрушить стальным кулаком податливую челюсть. В вязком тумане под истеричные вопли дежурной врачихи мы бежали по коридору, придерживая Антона, гремели по лестнице черного хода. На машину Шуры в наше отсутствие никто не покусился. Уже светало. Мы выезжали со двора в тот момент, когда улица административного центра огласилась воплями сирен. Целая стая характерно окрашенных авто сгрудилась у центрального входа в лечебницу. Какое счастье, что никто не поехал на задний двор! Люди с кокардами и полномочиями гремели по ступеням, а Шура погасила фары, выехала на дорогу и приткнулась к обочине. Постояла, помолилась и плавно продолжила движение. В пять утра мы вырвались из проклятого райцентра, и она сразу же свернула на проселочную дорогу. Битых полчаса мы тряслись берегом заросшей тальником речушки, прежде чем снова взобрались на асфальт. Меньше всего меня волновало, куда она едет. Я мечтала лишь об одном – быстрее бы мы уж куда-нибудь приехали…