Евгений Титаренко - Никодимово озеро

Сергей сделал несколько быстрых шагов за ним… и замер, осознав, что сделай он еще шаг-два следом за мужиком — и ему никогда не отыскать места, где тот спрятал свою добычу. С чувством некоторого страха перед ошибкой, которая еще не совершилась, но уже могла совершиться, шаг за шагом восстановил свой путь назад, к раздвоенной ели, откуда наблюдал за мужиком у болота, и стоял, не двигаясь, пока убедился, что тот ушел совсем: растворился в ночи и по крайней мере до утра не вернется.

Разбудила его Алена.

Подперев голову руками, она смотрела на него из-за стола. А он, скорчившись, лежал на кушетке. Руки и ноги его были в грязи, в тине. Свитер и джинсы не просохли за ночь. Видик у Сергея был, мягко говоря, затрапезный. Единственное, что он догадался сбросить, — это босоножки. Одна из них валялась на полу, другая — здесь же, на кушетке. Правая нога, распоротая по щиколотку, ныла. Кровь запеклась на ней вперемешку с грязью.

Было раннее утро, и яркое солнце лилось сквозь ветви рябины под окном на кровать, на противоположную стену. На полу от входа к столу, от стола к кушетке тянулись грязные дорожки следов. У окна висело на одном гвозде одеяло.

Сергей сел, полюбовался на черные полоски грязи под ногтями, машинально пригладил волосы.

― Я же закрывался…

― А я открыла, — не меняя позы, ответила Алена. — Щепкой.

Сергей подобрал под себя ноги, потом вытянул их, разглядывая многочисленные ссадины.

― Просил тебя: не смотри, когда сплю…

― Я недавно пришла и хотела разбудить тебя.

― Надо было будить… — проворчал Сергей и пошевелился, будто проверяя, что позвоночник, ребра его на месте. Прислонился головой к стене.

Алена выковырнула ногтем крохотный камушек из щелки на столе, катнула его пальцем.

― Что это?

― Золото, — сказал Сергей.

Алена щелчком отправила камушек в угол времянки.

Он встал, подобрал его, сунул в карман и снова сел. Мускулы его ныли, голова звенела тем долгим, ненавязчивым звоном, какой приходит после тяжелой работы и сна, когда не хочется вспоминать, что было, чего не было вчера, — главное, что все это позади, в прошлом, а есть утреннее солнце сквозь ветви рябины и тишина.

Многие теоретические построения его рухнули ночью на пепелище. И вовсе уж не страсть к логике руководила им, когда он ломился через кедровник вслед за бородачом к урману, а потом лазал по пояс в воде и тине, рискуя оступиться каждую минуту и дать болоту проглотить себя…

Потом шел назад. В обход пепелища. В кромешной темноте занавешивал одеялом окно, тщательно маскируя щели. Не доверяя самому себе, на ощупь дважды проверял дверной крючок, прежде чем зажечь спичку… И в свете лампы вывалил из деревянного сундучка на стол около пяти килограммов золота: песка, самородков…

Зрелище промыслового золота не особенно впечатляюще. Мимо хорошего самородка можно ходить всю жизнь и не удостоить его вниманием. Но сидел, подавленный этим изобилием, и старался привести в порядок свои окончательно перепутанные наблюдения.

Показалось или не показалось ему, когда возвращался, что слышал на подходе к усадьбе сонное бормотание лягушек?..

Огонек лампы высвечивал яркие блестки в беспорядочной россыпи на столе, и он машинально подгребал к центру откатившиеся крупицы… Потом, как профессиональный вор, искал в огороде место, где зарыть сундучок. И выбрал самое примитивное — под рябиной…

Потом опять закрыл за собой дверь и от порога долго, тупо смотрел в угол. От усталости ни одной мысли не ворохнулось в голове. А ведь пришел он рано — это он помнит: было всего два часа, или даже немного меньше — он тогда поглядел на будильник. Но потом опять сколько-то сидел за столом, уставясь в желтый огонек лампы. Стекло ее закоптилось до черноты, и погасла она, должно быть, сама — от нагара. А он тем временем уже валился на кушетку.

― Помнишь, Алена, бабка тут одна, у Валентины Макаровны, про святых каких-то молола. Помнишь?

― Федоровна? — переспросила Алена.

― Откуда я знаю — как ее! Может, Федоровна.

Алена хотела сказать ему что-то по поводу тона, сдвинув брови, ответила по существу:

― Это которая посредине сидела у тети Валентины Макаровны. Вчера ее вспоминали. Говорит: к Татьяне иноверцы ходили. Одного она видела перед пожаром.

«Все правильно, — подумал Сергей. — Все, как есть правильно…» Но кого этот бородатый мужик подменяет в событиях? Кого-нибудь с заимки? Или из Южного? Ибо столкновение в усадьбе, если в нем замешан «святой», могло оказаться случайным. При условии, конечно, что сам «святой» случаен…

― Мы сходим к ней, Алена, ладно? Сколько там?

Было всего половина седьмого.

― Что ты вчера делал, Сережка? Я знала, что ты полезешь куда попало, не удержишься. Почему ты молчишь? Ждешь вопросов?

― Нет, Алена… Вчера я правда лазал где попало.

― Ты узнал что-нибудь?

― Много узнал. Все, чего не хватало. Но даже лишку. Ты подожди немного, ладно? — попросил он. — Я еще с мыслями не соберусь…

― Видел кого-нибудь?.. — осторожно опросила она, имея в виду «кого-нибудь» определенного.

― Я, Алена, святого видел, который у Татьяны был… Но ты подожди, — снова попросил он. — Как ты ушла из Южного?

― Я платье облила. Ушла переодеться, пока люди не ходят. Целый кофейник на себя… — Она вытащила из-за стола и показала ему облитый подол платья. Потом отстегнула и показала облитый пояс.

― Что же теперь надевать будешь?

Она застегнула и расправила на себе пояс.

― Тебе же это все равно. Тебе же не нравится, когда я в платье?

Сергей ерзнул на кушетке. Почти повторил ее слова:

― Мне, допустим, все равно, а кому-то нравится…

Она опять оперлась подбородком о кулаки.

― Я, Сережка, нарочно облила. Я знала, что ты не будешь сидеть дома, и хотела тебя увидеть. А это легко отстирывается. Что я, платье портить буду?

― Могла и подождать, — недовольно ответил Сергей. — Приехал бы — сам все рассказал бы.

Он заметил толстую общую тетрадь под ее локтем, хмуро замолчал.

― Ты чего? — спросила она и, взяв тетрадь, положила перед ним. — Посмотри.

― Я больше не хочу лезть туда, Алена…

― Но ведь мы один раз уже залезли, — возразила она. — А потом я ждала, пока ты проснешься, мне надо было что-то делать. Это во-первых. А во-вторых, я думала, что станет все ясным, если прочитать. Мы даже обязаны были.

Сергей вытащил из-за спины руку, снова полюбовался грязью под ногтями, взял тетрадь.

― Прояснилось?

Она тоже посмотрела на его ногти, сарказма не восприняла.

― Кое-что прояснилось.

― Что, например?

― Что он хотел нас видеть… — Потом, помявшись, уточнила: — Меня.

Сергей поглядел на нее исподлобья.

― Нас или тебя?

― Меня. А что в этом плохого, если кто-то кого-то хочет видеть? — В голосе ее послышались вызывающие нотки. — Я была уверена, что он не такой циник, как хотел казаться вначале.