Сергей Саканский - Покрывало вдовы

Пилипенко сел за стол, раскрыл папку. Сдвинул на лоб и снова опустил очки, рассматривая два листа бумаги: на каждом из них крупные буквы, ясно, что это увеличенные копии рукописного текста. Следователь устроил рядом две буквы «а» и сравнил их.

— Не вижу разницы.

— И в Харькове не заметили, — сказал Минин. — Ребята там хорошие, опытные, но тогда, в эпоху бандитских войн, им было не до заурядного самоубийства молодой женщины. Ты буквы «у» и «д» посмотри.

Пилипенко сгибает листы, рассматривая пары букв. С удивлением поднимает глаза:

— Хвостики выдают подделку.

Жаров подошел к столу, взял в руки листы. Отличия в написании хвостов «у» и «д» в глаза не бросались, но все же чувствовалась какая-то общая, едва уловимая тенденция: у одной группы был чуточку больший наклон.

— Предсмертная записка жены Куроедова фальшивая! — воскликнул Жаров.

— То-то и оно, — подтвердил Минин. — Между прочим, из Харькова прислали и отпечатки Куроедова. Их сняли, когда он проходил по делу о самоубийстве жены. Правда, я не знаю, что мне с ними делать.

— Вот как! — отозвался Пилипенко. — А я как раз хотел попросить прессу раздобыть его пальчики. Сходить в бар, например, затырить там пустой стакан, который он подаст. Есть у меня одна мысль. Мы вообще, знаем, где был этот Куроедов во время наезда на его жену? — он повернулся к Жарову: — Пригласи-ка этого писателя к себе в редакцию. Ну, а я сюда тоже ненароком зайду.

На следующий вечер картина в редакции была практически та же: двое мужчин сидели у камина со стаканами в руках. Один из них был все тот же Жаров, неизменный хозяин и редактор газеты «Крымский криминальный курьер», другой — Куроедов, бармен из отеля «Маврикий».

— Нынче ветрено… — с грустью вздохнул хозяин, глянув на сильно бушующее в камине пламя, затем — за створку открытого окна.

Куроедов молча кивнул в ответ.

— И волны с перехлестом, — мечтательно продолжал Жаров, и гость с недоумением оглянулся: где в этом помещении могут быть волны, если тут даже аквариума нет.

— Скоро осень, — заметил Жаров.

— Скоро? — удивился Куроедов. — Ведь и так уже идет полным ходом, сентябрю вот-вот конец.

— Это я так, стихи… — объяснил Жаров. — Вот, послушай. Скоро осень, все изменится в округе. Смена красок этих трогательней, друг мой, чем наряда перемена у подруги.

— Здоровски! — непритворно восхитился Куроедов. — Сам сочинил?

— Угу, — промычал Жаров. — А ты не пробовал стихи писать?

— Нет.

— На стихи девушка хорошо берет.

— Что берет? — не понял Куроедов.

— Ну… Берет, клюет. Так о рыбе говорят. Странно. Столько у тебя жен было, а поэзии ты не знаешь. Если бы мы с тобой сейчас в театре на сцене сидели, то кто-нибудь в зале непременно возмутился, что я чужие стихи за свои выдаю.

— А они чужие? — спросил Куроедов.

Жаров посмотрел на него, наклонив голову. Подумал о славе, о возможной минуте славы… Вздохнул:

— Да нет, мои…

В этот момент послышался звук, будто бы кто-то наступил на стекло. Куроедов глянул в открытое окно. Спросил с подозрением в голосе:

— Ты просто так пригласил или дело какое есть? Мне ведь жена рассказала, что ты к ней в больничку приходил. Вот и вопрос: что ты всё вынюхиваешь?

— А ты понимаешь, что твою жену чуть не убили на днях?

— Это был несчастный случай.

— Счастливый случай.

— Это как понимать?

— Что она осталась жива. Кто-то угнал машину, специально наехал на женщину. Затем машину бросили в кустах, насорили там чипсами, налили на сиденье пива. Чтобы получилось так, будто машину угнали какие-то пьяные ребята, катались, задавили женщину. Между прочим, менты могут на тебя подумать, что скажешь?

— Мне вообще-то не впервой… Да кто это там все шубуршится? — Куроедов снова с тревогой глянул в окно.

— Ветер, конечно, — сказал Жаров. — Ветер, между прочим, и спас твоей жене жизнь.

— Я знаю.

— Откуда, интересно?

— Ты что же, допрашиваешь меня?

— Да нет. О тебе беспокоюсь.

— Она сама и сказала, как все было. Машина неслась на нее. На стекло шлепнулся плакат.

— Алиби-то хоть у тебя есть на это время?

— Я был на работе.

— А кто это может подтвердить?

— Не знаю. Какие-нибудь посетители, наверное.

— Как я заметил, у тебя не густо с посетителями.

— Увы.

— И ты ведь в любой момент можешь закрыть бар и уйти.

— Вообще-то да, — сказал Куроедов.

— Что ты и сделал, — послышался вдруг голос из открытого окна.

Голова следователя Пилипенко выглядела довольно-таки зловеще, словно какой-то шутник поднял над подоконником тыкву с горящими глазами: так хорошо словили свет уличного фонаря круглые очки. Куроедов вздрогнул и с удивлением посмотрел на говорящего, затем перевел взгляд на Жарова.

— А это еще кто такой?

— Капитан Пилипенко, — донеслось из окна. — Отдел расследования убийств уголовного розыска города Ялты. Я тут мимо проходил, под окном отдохнуть остановился. Занятный слышу разговор.

— Может, зайдешь? — сказал Жаров.

— Да некогда мне. Должен тут одного хлопчика задержать. За покушение на убийство. Гражданин Куроедов! Вы арестованы по подозрению в покушении на гражданку Куроедову Веру Николаевну.

Куроедов вытаращил глаза:

— Постойте! Но у меня алиби.

— Ну, допустим, алиби у тебя никакого нет, — сказала голова. — Сам ведь сейчас сказал, что можешь всегда с работы сбежать. Но не в этом дело. А в том, что твои пальчики, Куроедов, в базе данных МВД давно зарегистрированы.

— Да, у меня снимали отпечатки пальцев, ну и что?

— Когда нашли угнанную машину, то на всякий случай взяли отпечатки, предположительно того, кто имел отношение к этому делу. Так вот, там именно твои пальцы, Куроедов.

Ветер сорвал с головы следователя шляпу. Жаров быстро перехватил ее на лету. Друзья только что встретились на углу и шли по Виноградной, можно сказать, просто прогуливаясь, раскланиваясь со знакомыми, которых в этом месте города было всегда полно: местные жители шли не по набережной, которая в сезон принадлежала курортникам, а по параллельной улице.

— Вот что значит школа тхэквондо, — сказал Пилипенко, принимая шляпу. — Могу лишь позавидовать твоей ловкости.

— Это карате, — заметил Жаров. — Тхэквондо использует преимущественно ноги… Он хоть в чем-нибудь сознался? — Жаров перешел к делу.

— Нет, — вздохнул Пилипенко с явной горечью и недоумением. — Я держу его более трех суток.

— Стало быть, уже предъявил официальное обвинение.

— Разумеется. На основании его отпечатков на пивной банке, что нашли в этой машине, и отсутствия алиби. Но самое главное доказательство, хоть и косвенное, заключается в том, что за рулем сидел оборотень.