Владислав Вишневский - Честь Афродиты

Примерно так же и по «Глокам»-19 на 2-й Краснофлотской. Нужно было и с трассологами поработать, квартира вся в следах от пуль: пули извлечь из пола и стен, идентифицировать, проверить по картотекам… Определить: сколько убийц было, на чём приехали/уехали, как вошли в квартиру? Почему Николай открыл дверь? Почему Олег не отреагировал?.. Одни вопросы. Много вопросов. Мно-жест-во!

Нужно искать. Работать. Ра-ботать!

Как ни странно, но первым на след напал именно таксист Василий. Бывший детдомовец. Могла бы и Марго, но она чуть опоздала. Василий к однокашнику заехал. В принципе, случайно. Ящик пива в придачу вместо чаевых за работу получил, обеспечивал свадьбу, и заехал… А так бы когда? Пьянку-гулянку по домам утром развёз, на третий день, а отец жениха, кроме оплаты, ещё и натурой рассчитался — ящик пива таксисту сунул. «Возьми, друг, на счастье. Только без обид, ладно? Ты же бывший мореман? Мореман. Я тоже. Не обижаешься?» Василий взял — какие обиды? Наоборот, «Спасибо, отец. Если что, звони, я всегда…» Пожали друг другу руки, распрощались. И куда с таким «богатством» ехать? Конечно, к Женьке. Приехал к «У Натальи» а там, в Женькиной каюте другие люди почему-то живут. Железная дверь перекошена, не закрывается. Едва с ящиком протиснулся. Ещё подумал, здесь заломить, здесь надавить, она и должна выправиться… Хотя… Почему это? Перешагнул порог. Без стука. Стучать здесь не принято, да и вокруг железо, не дерево. На него смотрели два внешне одинаковых… вернее на ящик с бутылками пива смотрели…

— Эй, мужики! — гася улыбку и останавливаясь у порога, с удивлением оглядывая вздувшиеся закопченные стены каюты и другую уже «мебель», спросил Василий. — Не понял… А где Женька? Почему это вы здесь?

«Братья» одновременно сглотнув, переглянулись, осторожно ответили — мало ли, вдруг наследник.

— А мы это… Здесь вроде теперь живём.

— Он ведь теперь там с бабой прописался, — сказал второй, указывая головой на потолок. — А мы на его место. Нам разрешили. Нельзя? Мы уйдём.

Василий не понял, посмотрел на подволок, выше была только палуба.

— Не понял. Где это там? В рубке что ли?

Хотя иллюминатор открыт был и перекошенная дверь тоже, но в каюте ещё сильно пахло гарью, сложным запахом горелого дерева, краски и ещё чего-то непонятного, тошнотворно противного.

Который слева, грязный и обросший ответил, рот у него был беззубый, он шамкал…

— Так ведь он однако подорвался здесь… Вместе с этой, с женой своей. Вон ихние ещё следы. — Мужик указал рукой на странной расцветки след от какого-то бесформенного мазка… — Не всё ещё оттёрли, не успели…

— И вон тоже, в углу… — торопливо ткнул рукой второй мужик, на что-то прилипше-закопчёное, — И загорелось потом всё. А вы кто, извините, будете?

— Я — его брат. — Опуская на пол ящик, машинально ответил Василий пытаясь понять услышанное.

— О, тогда мы пошли. Извините. Мы думали…

— Да подождите вы… пошли они… — Рассердился гость. — Я не понял. Ну-ка толком и в подробностях. Сначала. — Прикрикнул даже.

Братья вздрогнули, оторвав глаза от ящика, заторопились…

Получалось всё просто, как в жизни, поведали братья.

— К вашему брату пришёл земляк, — переводя взгляд с ящика на Василия и обратно, начал рассказывать беззубый, — ну, когда это… он так дежурному представился, земляк, мол и всё. Этого здесь достаточно. А дежурил тогда Матвей, как всегда, местный старожил здесь, у него и паспорт настоящий есть, да… он на стрёме всегда сидит. Там. Знаете же. На въезде. Чуть что — он на стрёме. Он всех знает. Увидит кого, так и выясняет кому какой номер в гостинице нужен. Здесь же и «чистые» номера есть, для этих — чики-чики. — Братья понимающе одинаково улыбнулись. — Для любовников, ага! Чистый рай!

— Ты не растекайся, мужик, не рассусоливай, ближе к делу, — оборвал Василий. — И что? Пришёл земляк. Какой земляк? Как выглядел, ну?

— Какой не знаю, — братья «сверлили» глазами ящик, — мы тогда не здесь, в северной части затона с братаном нелегально жили, на торпедном, знаете, там, у адмиральши, катер который последний; у других-то все люки на сварку прихвачены, мы, тыр-пыр туда, ткнулись, голый васер, в смысле не прохонжа… она и говорит, селитесь в последний, он без рубки, я — хозяйка, разрешаю, ну мы и… в крайнем поселились… Царствие ей небесное! Душевная хозяйка была.

— Так… не понял… А с ней что? Почему «была»?

— Так ведь, понимаете, когда маски налетели…

— Какие маски? Куда налетели? Ничего не понимаю. О чём вы говорите?

— Ну как вы не понимаете, менты эти, или патруль, налетели. Это же страшно! В спецформе, с автоматами и в чёрных масках…

— Когда? Зачем налетели? Боевик какой-то…

— Ну, мы же и говорим… Налетели… Два дня как тому… Они нас не видели. Я как раз по нужде на этом… на носу нашего катера сидел, у нас же без удобств, вы же понимаете, а брат мой собрался примус как раз разжигать, мы же…

— Короче. Детали не нужны и что, дальше?

— А они…

— Их четверо было, — уточнил беззубый.

— Я и говорю, не перебивай, — отмахнулся который слева. — Они о чём-то спросили её…

— О нас, наверное. О ком же ещё! Но она не выдала. Не раскололась. — Прошамкал беззубый. — Хорошая женщина была, душевная.

— Да, поэтому они её и… того… Только вы никому… Они её… В общем, по башке и за борт… В смысле в море.

— Царствие ей небесное. — Вновь перекрестившись, взмолился беззубый и страдальчески сглотнув, уставился на ящик.

— Ага, — подтвердил «левый». — Можно сказать на наших глазах. — Он горестно вздохнул, потом продолжил. — Там всё хорошо было, но дверей нет и без удобств. Ни света, ни тепла, одна вода и сквозняк.

— А сквозняк и сырость, это, сами понимаете, удар по здоровью. Нам с братом это не надо. Никому не надо.

— Потому мы сюда и попросились… — уточнил второй. — Понимаете? Здесь же вон… — указывая на каюту, беззубый восхищённо развёл руками, и вновь вернулся глазами к ящику. — Место освободилось. Можно сказать первый класс. А был люкс, говорят.

Василий дёрнул головой, перебил..

— Так, с бабкой пока понятно. — Заявил он, хотя не всё услышанное укладывалось в голове, требовало времени. — А с земляком? — спросил он. — Про земляка рассказывайте, что знаете. Он пришёл, и что?

Который справа поднял взгляд, опередил брата.

— Ну он пришёл, посидел видимо. Никто не знает. Потом ушёл. А потом грохнуло всё. И загорелось.

— Не всё загорелось, здесь только, — беззубый изобразил скорбную маску на лице. — Да вы у Матвея спросите. Он может знает.

Уж не артисты ли они в прошлом, подумал Василий, не удивился бы, глядя на их жесты и слыша поставленные голоса.

— Всё что осталось от… вашего брата и его этой, жены, — царствие им Небесное! — рассказчик молитвенно прижал руки к груди, — похоронили два дня как уж, в кустах, на выезде. Там всех местных хоронят. Даже поп был. Тоже наш, местный. Нашёлся. Ага! Чинно всё прошло, говорят. Не беспокойтесь. Красиво. Как положено. А вы не знали?