Александр Трапезников - Тайны «Монастырского приюта»

– То-то ему радости будет! – усмехнулся Сивере. – Оленька, как ты?

– Ничего, – ответила она. – Жаль Стаса.

Это были все слова, которые у нее нашлись для покойного мужа. Александр Юрьевич налил ей и себе по бокалу вина. «Почему стреляли именно в Дембовича, а не в кого-то другого?» – подумал он. Или метили в Лейлу? Но среди голых тел больше всех выделялся именно Стас благодаря своей исключительной раскраске. Возможно, это был именно тот ориентир, который не дал убийце промахнуться. Вот тебе и мода на тату.

– Надо бы и Тошика разбудить, – напомнил себе Прозоров. – А как мы ему объясним, что его дочь не только мертвая, но еще и голая?

– Пусть лучше он сам объяснит, у кого сейчас находится его помповое ружье, – заметил Багрянородский, вернувшийся из сауны. – Может, он сам-то и стрелял. Восток – ревнив и мстителен.

– Пусть во всем этом комиссар разбирается, – заключил Прозоров. – Главное, у нас у всех есть алиби. Мы все занимались делом. Саша, насколько я понимаю, конечно, выстрелил, но только из другого орудия.

– Так и я тоже, – пробормотал Багрянородский, взглянув на Оленьку. – Правда, еще раньше профессора Сиверса.

Стрелки часов показывали без четверти двенадцать.

– Тьфу ты! Опять полночь близится… – проворчал Прозоров, будто это был поезд с мертвецами, прибывающий на здешний перрон один раз в сутки. – Сивере, сторожи трупы. А мы пойдем за Полонским и Куруладзе.

«Чего их сторожить? – подумал Александр Юрьевич, оставшись наедине с безмолвной Оленькой. – Чай, не собаки, не разбегутся…» Он вновь налил себе бокал вина. Поглядел на девушку.

Оленька восприняла его пристальный взгляд по-своему.

– Может, закончим начатое? – спросила она, распахнув простынку. – Интересно, как это происходит со вдовами?

Александр Юрьевич совсем опешил.

– Оденься! – строго посоветовал он. – У нас еще будет время, если уж на то пошло. А сейчас сюда придут люди.

– Да-да, конечно. Я ничего не соображаю, ужасно! – торопливо проговорила новоиспеченная вдова. Их количество в монастыре стало неуклонно возрастать. Александр Юрьевич сходил в раздевалку, принес ворох одежды, своей и Оленьки. Валявшейся на лавке простыней укрыл оба трупа.

– Правильно, – сказала юная вдова. – Мне тяжко на него смотреть. И все же теперь понятно, почему некоторые жены отдаются на могилах своих мужей: в этом есть особая сладость. Вспомни Анну.

– Когда ты за ней такое наблюдала? – спросил Сивере, думая, что та рассуждает об Анне Горенштейн.

– Нет, не видела, а читала. Про Командора. Тук-тук-тук, помнишь? Войдите! А там – статуя. Хвать, и в ад.

– Давай лучше выпьем.

– А ты, кажется, о нашей Аннушке подумал? – засмеялась Оленька. – Признайся? Ну, точно. Влюбился. Уверяю тебя: она такая же грешница, как все мы. И Командор у нее свой есть, за спиной стоит. Скоро пожалует.

Оба они уже оделись, теперь Оленька подкрашивала губы. Сивере снова налил вина. В нем сейчас было единственное спасение, чтобы сохранить ум. Он даже сунул в рот наполовину выкуренную сигару Прозорова из пепельницы и закурил.

– А ты, судя по всему, не слишком-то огорчена смертью Стаса, – произнес он. И добавил: – Либо он никогда и не был твоим супругом.

Оленька внимательно посмотрела на него, погрозив пальчиком.

– Ты прав, – ответила она с легким смешком. – Я всегда считала тебя умнее других. Даже не верится, что ты всего-навсего историк, архивная крыса. Наверное, тоже притворяешься, а?

Ответить на этот вопрос Александр Юрьевич не успел. Громко разговаривая и топая башмаками, в сауну вошла разношерстная компания: Куруладзе, Макс, Прозоров, Полонский, оба его сына и Багрянородский. В помещении сразу стало тесно и беспокойно.

Сивере потушил сигару прямо в блюде с креветками.

– Опять вы! – с удовольствием констатировал Куруладзе. – А где же трупы? Чем их на сей раз?

Макс уже сдернул простынку, Тошик всплеснул руками, сыновья застыли с каменными лицами. Но времени на причитания не было.

– Все ясно, – пробурчал комиссар. – Где ваше помповое ружье, милейший?

– Украли! – развел руками Тошик. – Часа четыре назад. Перед сном заглянул в оружейную – его не было.

– А почему они голые? – спросил Макс, шевеля челюстями. Все посмотрели на него, как на круглого идиота.

– Разделись, чтобы нам легче было производить досмотр, – пояснил Куруладзе. И добавил: – Отправьте их на ледник, в погреб, в компанию к Комамберовым. Там им будет лучше. А я теперь нисколько не сомневаюсь, что убийца где-то здесь, в «Монастырском приюте».

– Вы поразительно догадливы, – съязвил Сивере.

Никто толком фигуру человека с мордой пингвина рассмотреть не мог. Одни (Сивере и Прозоров) говорили, что он был низкого роста, почти карлик, другие (Оленька и Багрянородский) – что высокий, под потолок. Прозоров уверял, что это толстяк, Багрянородский – что тощий. Сивере доказывал, что пингвин появился из прихожей, а другие считали, что он заранее прятался где-то в предбаннике. Оно и понятно, все произошло мгновенно, да плюс помутненное в тот миг сознание. И алкоголь. А Оленька утверждала даже, что и на ногах у него были ласты, что уж вообще не лезло ни в какие ворота.

Но маска такая в хозяйстве Тошика Полонского имелась. Года два назад постояльцы отмечали в «Монастырском приюте» Новый год, вот Тереза и смастерила всякую карнавальную чепуху. Но где сейчас все эти маски, он припомнить не мог.

– Надо спросить у жены, она знает.

– Может быть, она знает также, куда и ружье делось? – посверлил Тошика взглядом комиссар. Полонский пожал плечами и отвернулся.

А Сивере, при упоминании Терезы, вдруг подумал: «А почему все решили, что стрелял – мужчина?» Это вполне могла сделать и женщина. Кроме того, теперь он вспомнил, что у пингвина были белые и небольшие руки. Отличительная черта, которая врезалась ему в память. Но вслух ничего не сказал.

– Ладно, расходитесь, – сказал Куруладзе. – Сауну временно опечатываю. Из гостиницы – ни на шаг.

Александр Юрьевич с Прозоровым не стали смотреть, как сыновья Тошика грузят на носилки тела, как несколько ненатурально рыдают Оленька и Тошик, как бестолково суетится возле них Багрянородский, а отправились прямиком в гостиничный холл, где прихватили пару бутылок коньяка, и оттуда спустились в бильярдную. Спать не хотелось, требовалось выпить.

– Угощайся! – предложил Герман, вытаскивая из кармана плоский серебряный портсигар. – Вижу, тебе понравилось.

– Приятственно, – сознался Сивере.

– Это особый сорт, мне присылают из Трансильвании. Почти без табачных листьев, но со стеблями одного дикого папоротника. Растет только там.

Местные жители уверяли меня, что такие сигары курил Дракула.