Светлана Успенская - Черный фотограф

Итак, самый первый случай — с Эдуардом. И нечего думать, здесь все чисто, он ни сном ни духом невиновен в его смерти и даже не был свидетелем оной.

Тогда Кожевников? Он, конечно, человек влиятельный, но расстались они вполне мирно, и было бы странно думать, что ему выгодно поднимать это давнее дело, тем более что и у самого Кожевникова рыльце-то в пушку — как минимум светит пятнадцать суток за хулиганство. Нет, ему это невыгодно. Милиция, следствие, суд — вся эта шумиха вокруг его имени сильно повлияла бы на бизнес.

Феофанов? Кажется, тоже ничего такого не было. Во всяком случае, никаких убийств не совершалось, да и деньги он с него так и не взял. Неужели Феофанов нашел его и заявил в милицию как на вымогателя? Да вряд ли, тогда даже нанятые им частные сыщики не смогли сесть на хвост. И давно это было, больше года. Нет, этот эпизод тоже можно спокойно отбросить.

Потом он занимался борделем. Ну, тут уж совсем невероятно, чтобы кому-нибудь было выгодно изобличать его как шантажиста. Предположим, на него вышел Кабан. Тогда он не стал бы обращаться в органы, а попытался бы отомстить своими методами, головорезов у него полно. Нет, не Кабан. Поташов? Еще более невероятно. Ему уж совсем невыгодно будоражить это дело. Любые слухи, которые поползут в связи с преследованием шантажиста, только повредят его политической карьере. Тем более что лично они ни разу не встречались, от погонь Лене удалось оторваться, а деньги были получены по поддельному паспорту. Нет, и этот эпизод тоже можно закрыть и забыть о нем, все чисто.

Неужели по поводу смерти старушки? Опять-таки вряд ли кто будет поднимать из архива такое незначительное дело. Тем более что и дела-то никакого не было — по официальному заключению врачей, она умерла от старости. Нет, кажется, с этой стороны нечего ждать подвоха, старичок не выдаст, ему это ой как не выгодно.

Может, его имя всплыло в связи с производством ЛСД? Да, деньги он тогда получил, но все же добровольно, из лучших побуждений, передал материалы в милицию, поступил как честный гражданин. Если что, ему много не дадут, ведь сделан благородный жест, но потрясти могут. А если вызов прислали из-за следствия о производстве наркотиков, то как они на него вышли? Да, сбрасывать малейшую вероятность со счетов нельзя. Итак, первая зацепка — наркотики.

Дело с акциями «Московского металла». Здесь вообще чистой воды промышленный шпионаж и коммерческая тайна. Нет, кажется, такое пока у нас не наказывается, тайна же не государственная! Да, собственно, он тоже здесь как бы в плюсе — помешал разграблению стратегически важного предприятия.

Вот что его беспокоило: может, накрыли массажный салон «Клеопатра» и в связи с этим всплыло его имя? Но у него есть железная отмазка — он хотел освободить любимую девушку (теперь он уже мог назвать Леру любимой девушкой) и поэтому собирал материал. Почему не обратился в милицию? Боялся, что ей будет от этого хуже. Зачем взял деньги с Котенкова? Материальная компенсация за страдания и за работу.

Тогда остается последний этап его деятельности — слежка за квартирой на Адельмановской. Ну, тут уж он совсем невинен, как младенец. Почему не обратился сразу? Вообразил себя великим детективом и решил раскрутить все преступное звено, включая крестного отца мафии. А когда убедился, что это невозможно, — испугался и передал материалы милиции. К тому же в этом случае он даже не пытался потребовать деньги, в сложнейших условиях работал всю зиму, на свои личные средства (добытые не будем говорить каким путем) проводил расследование. Здесь у него тоже сплошные плюсы и беспокоиться нечего. Он чист перед законом.

Может быть, вызов на Петровку — результат действий самой ореховской группировки? Нет, они бы не стали действовать через милицию, и труп его давно бы лежал в морге среди неопознанных тел. И санитар Курепкин демонстрировал бы его желающим за скромное вознаграждение… К тому же он просил Ольшевского, чтобы имя его не всплывало в связи с этими материалами. Неужели Георгий не сдержал свое слово?

Вроде бы подвоха ждать было почти неоткуда. Итак, пока он грешил на дело с нарколабораторией. Перед допросом стоило подготовиться и придумать себе оправдание, хотя бы немного соответствующее действительности. Итак, мотив — узнал о смерти своих товарищей и решил выяснить, почему они погибли. Раскрыл, выявил всю цепочку поставки и распространения и передал все документы кому следовало. Почему взял деньги? Очень нуждался. Не смог удержаться от искушения.

Мелькнула спасительно легкая мысль — а может, наплевать на повестку и не пойти? Просто сделать вид, что он не нашел ее в почтовом ящике. Не дошла, почта подвела. Пока пришлют другую… Пройдет время. А что изменится? Он будет мучиться от неизвестности, сходить с ума от беспокойства, не спать по ночам от страха. И все для того, чтобы отсрочить визит на месяц, и этот месяц не жить, а умирать, как заяц, от каждого шороха? Нет, лучше уж сразу, как в омут головой.

Тогда не лучше ли убраться вообще из города? Проехаться с Лерой по стране, побывать за границей. Париж, Лондон, Северный полюс… Париж — такая глушь, но и там люди живут, как шутили они осенью. Но это значит совершенно порвать со своим прошлым, начать новую жизнь в чужой стране, без знания языка, презираемым эмигрантом без вида на жительство и без больших денег. Ведь то, что у него есть, это по западным меркам — тьфу, только на пару лет скромной жизни. А потом чем заниматься?

Нет, Соколовский был не готов к такому кардинальному изменению своей жизни. Ему не хотелось быть трусом и бегать от судьбы, пугаясь каждого шороха и страшась каждого человека в форме, — пусть даже обыкновенного железнодорожника. Надо принимать вызов с открытым забралом. В принципе он знал, на что шел, когда начинал свою карьеру шантажиста, и теперь должен был за это как-то расплачиваться.

В назначенный день, после трех часов пребывания в солидном учреждении на Петровке, Соколовский с облегчением вылетел на улицу. Пока он был еще на свободе, его не посадили и даже ни в чем конкретно не обвинили — ему подписали пропуск на выход и даже не заставили давать подписку о невыезде. Кажется, все было нормально.

Но радости он не чувствовал. Да, пока он был свободен и мог ехать, куда ему заблагорассудится. Но на самом деле случилось ужасное — на него пала тень подозрения.

Он шел по Петровке и прокручивал в голове свой разговор со следователем.

Следователь с непролетарской фамилией Барчук, пожилой, уставший человек с сероватой кожей лица и склеротическими прожилками на висках, был любезен и образцово вежлив. Но от его вежливости мороз пробирал по коже, и за сутулой спиной следователя Лене уже чудились мрачные казематы с решетками на маленьких окнах под самым потолком, с тошнотворным запахом параши, пропитавшим все — постель, одежду, мысли; казематы, переполненные грубыми уголовниками.