Джон Локк - Летальный исход

Кэтлин взяла меня за запястье и сказала:

– Ну, хорошо. Пошли знакомиться с ними.

Я имею слабость по отношению к детям и редко дохожу до необходимости их убивать. Но помимо этого я в целом чувствую себя неудобно в детском обществе, так что, полагаю, в игровую я вошел каким-то скованным и неуверенным.

Но эти дети были совсем другими. Они были просто счастливы меня видеть. Или, может быть, они были счастливы видеть кого угодно. Они смеялись гораздо больше, чем я мог ожидать; им, кажется, страшно понравилась моя физиономия, особенно жуткий шрам у меня на щеке, доходящий до середины шеи. Все шестеро поводили по нему пальчиками. Они производили поистине поразительное впечатление, все они.

Но, конечно же, среди них была одна особенная.

Эдди было шесть лет. Вся в бинтах и повязках, а помимо этого на ней были еще и какие-то накладки из блестящего материала цвета лимонной корки. И пахло от нее вовсе не леденцами «Джолли Ранчерс» и не баббл-гамом, а коллоидной мазью.

Я уже знал, что с нею. Еще в смотровой я успел прочесть об этом – ожоги третьей степени поражают ткани под самыми нижними слоями кожи, включая мышцы, связки и кости. Вот, значит, такое и случилось с Эдди.

Если не считать глаз. Глаза повреждены не были, глаза были огромные и очень выразительные.

Хотя ее родственникам сообщили, что Эдди и ее сестра-двойняшка Мэдди не выживут даже после оказания им первой помощи, они, ко всеобщему удивлению, выжили. Это были самые обычные дети, которым бы сейчас бегать где-нибудь во дворе, играть в догонялки или прятки, но жизнь иногда сдает вам совсем дерьмовую карту. На второй день их пребывания здесь, около полудня, когда состояние Эдди стабилизировалось, положение Мэдди вдруг ухудшилось. Всю вторую половину дня она то впадала в кому, то выходила из нее, пока целая команда врачей и сестер героически боролась, не давая ей умереть. Кэтлин тогда в центре не было, но ей потом рассказали, какой особенной, какой храброй девочкой была Мэдди.

Но в конечном итоге ее хрупкое тельце не выдержало и сдалось. Одна из медсестер говорила, что в первый раз в жизни видела, как доктор заплакал, и когда он начал голосить и завывать, вся команда потеряла последнюю надежду. Их всех очень тронула, просто восхитила та борьба, которую вели эти две маленькие близняшки, эти два ангелочка. И все утверждали, что никогда таких не встречали, да и не думают, что снова когда-нибудь встретят.

– Хочешь посмотреть, какую картину я нарисовала? – спросила Эдди.

Я посмотрел на Кэтлин. Она кивнула.

– Очень хочу, – сказал я.

Но прежде чем показать мне свою работу, Эдди решила мне кое-что объяснить.

– Все наши фотографии, мои и Мэдди, сгорели в пожаре, вот я и нарисовала портрет Мэдди, чтобы все мои новые друзья увидели, какой она была до того, как мы погорели.

И она протянула мне нарисованный пастельным карандашом рисунок – лицо девочки.

– Это Мэдди, – сказала она. – Правда, она красивая?

Я не был уверен, что меня не подведет собственный голос, так что просто кивнул.

Когда мы вышли из игровой, Кэтлин сказала:

– Я всех их люблю, но Эдди даже заставляет меня молиться.

– Что с ней произошло? – спросил я.

Кэтлин глубоко вздохнула, прежде чем начать рассказывать.

– Примерно две недели назад у них дома случился пожар. Ее родители – Грег и Мелани – погибли в огне, пытаясь спасти своих девочек.

– Эдди может говорить на эту тему?

Кэтлин кивнула:

– Мелани еще успела позвонить в службу 911. По всей вероятности, она застряла внизу, на первом этаже. Грег сумел добраться до комнаты девочек на втором и успел прикрыть им лица мокрыми полотенцами, чтобы те могли дышать, пока не прибудут пожарные.

– Это он здорово придумал насчет полотенец, – заметил я.

– Эдди вначале считала, что мокрые полотенца прилетели в их комнату сами по себе. Когда ей объяснили, что это ее мама забросила полотенца в их комнату, она почему-то решила, что мама куда-то убежала.

Мы некоторое время помолчали.

– В этом браке была большая любовь, – сказал я.

– Сама я никогда с таким не встречалась, – сказала Кэтлин, – но всегда верила, что в хорошей семье, в крепком браке, особенно когда появляются дети, мужья и жены нередко совершают настоящие подвиги, просто чудеса героизма, которых общество по большей части не замечает.

– И в таком по-настоящему крепком браке, – добавил я, – когда один супруг выходит из строя, другой тут же берет на себя его обязанности.

Кэтлин бросила на меня взгляд, который можно было бы назвать любопытным, а, может, просто выражавшим искреннее расположение.

– Вы меня удивляете, Крид, – сказала она.

– Эти маленькие бомбочки содержат по четыреста девяносто калорий каждая, – заметила Кэтлин Грэй.

Я посмотрел на жалкий кусочек у себя на тарелке.

– Вы их переоцениваете, мне кажется.

– Можете мне поверить, – сказала она. – Я работала в таком заведении в Чарльстоне.

Было без четверти восемь вечера. Мы сидели в «Старбакс» на углу Третьей и Восточной Шестьдесят шестой улиц. Особого аппетита мы не ощущали, но Кэтлин заявила, что всегда угощается клубничными пирожным после работы в ожоговом центре. Она уже откусила от него кусочек, сообщив:

– Вкуснятина. С чисто технической точки зрения, это просто клубнично-лимонный овсяный пирог. – Она склонила голову набок и оценивающе поглядела на меня. – Вы точно не хотите попробовать?

Я не хотел, и так ей и сказал.

– Тут имеется еще одно соображение, – добавил я.

– И какое именно? – спросила она.

– Сокращенно это называется КЛОП.

Я отпил глоток кофе и велел себе запомнить тот факт, что уже повстречался с тремя женщинами Кена Чапмена, и две из них одна за другой откомментировали мое поведение как странное. Третьей женщина Чапмена была моя бывшая жена, Джанет, и ее мнение обо мне уже не подлежало никаким пересмотрам.

Кто-то толчком распахнул входную дверь, и порыв ветра внес внутрь добрую порцию дождя, сразу понизив температуру в помещении градусов на десять. Или мне просто так показалось. Кэтлин что-то увидела за моей спиной и захихикала.

– Бариста [4]там с кем-то разговаривает и указывает на вас, – сообщила она. – Думаю, это имеет какое-то отношение к слову «венти».

Я нахмурился и с отвращением замотал головой, буркнув:

– Бариста…

Кэтлин захихикала еще громче. И сделала гримаску – надула губки.

– Какой вы все-таки ворчун! – заявила она.

– Да это просто полное идиотство! – заметил я.

Тут она уже вовсю расхохоталась. А я продолжал свои тирады.

– Все эти модные ресторанчики, они ужасно претенциозные! Только вчера я видел парня, который чуть не помер, отведав какого-то экзотического японского кушанья. А здесь, – я махнул рукой в сторону кофеварочного аппарата, – надо выучить целый новый траханый язык, чтобы просто оправдать свое желание потратить четыре доллара на чашку «джо» [5].