Елена Гордеева - Не все мы умрем

Уголовные авторитеты, как люди непосредственные, впечатлительные, поняли все буквально и стали оглядываться по сторонам: не запутались ли «грезы любви» в проводах?

А знаменитый певец надрывался:

Певец привставал на цыпочки, и ему казалось, что здесь он поет проникновеннее, чем сам Шаляпин. И по его щекам покатились слезы.

Мокрухтин, сидевший теперь у него на плече, решил, что этот лабух единственный из всей образованной шушеры, который не предал его.

Крышка гроба закрылась, в замочке повернулся ключ, и Мокрухтин перестал себя видеть. Гроб на стропах закачался над зияющей ямой. Лег на дно чуть боком. Его подправили, подтянув стропы. Мокрухтин в душе поблагодарил могильщиков, работают не за страх, а за совесть. Хотя кто их знает! Что им пообещал Кривой Леха, когда заказывал могилку вырыть? Деньги или безымянный холмик? Мокрухтин решил, что и то и другое, поэтому тяжело вздохнул: такова жизнь.

Публика зашевелилась, каждый протискивался к могиле, чтобы взять горсть земли и кинуть ее на крышку.

Дун, дун, дун — застучали камни: это уже стали сбрасывать землю лопатами.

Оркестр смолк. «Элегия» Массне кончилась. Все еще были под впечатлением прощания, в углу кладбища стояла могильная тишина: И вдруг раздался громкий аккорд: да-дан! — чугунная дверца партийной ячейки члена РСДРП(б) Аркадия Николаевича Беляева откинулась так резко, что наотмашь шарахнула кого-то по затылку, да так, что тот свалился, издав пронзительный вопль.

Все головы собравшихся повернулись к колумбарию.

Минута молчания.

Никто ничего не понял. Кроме Мокрухтина, конечно, — но в праве голоса ему было отказано Всевышним. Все, демократия кончилась. Там, наверху, строгая иерархия.

Впрочем, и в уголовной среде тоже. Кривой Леха на правах преемника, раздвигая толпу, прошел с суровым лицом к стене, заглянул в нишу и сказал:

— Мокрый, мы нашли твой архив!

Прозвучал первый выстрел.

Кривой Леха замертво свалился под стену рядом с тем, который получил по затылку. Образованная публика сразу залегла, а кинорежиссер, как наиболее сообразительный, скатился в не до конца засыпанную могилу Мокрухтина, сверху на него упал киноартист. А писатель, уползая прочь, думал о том, как он был прав, как он был прозорлив: эпоха Вырождения требовала гигантов и породила гигантов, и они вступили между собой в смертельную схватку. Здесь он даже прыснул, несмотря на трагизм ситуации.

Мокрухтин, барражируя над кладбищем, обозревал битву гигантов сверху. Душа убитого Лехи поднялась над его мертвым телом, удивленно озираясь, и вдруг увидела Мокрухтина:

— Мокрый! Ты? Живой!

— Кривой! — обрадовался Мокрухин, раскрывая объятия.

Друзья на лету расцеловались под треск автоматных очередей.

— Мокрый, где я? — спросил Леха.

Мокрухтин потянул его на ветку липы.

— Кривой, мы на том свете. Не бзди!

— Туфта! — не поверил Леха и свесился вниз: там Толян из-за ствола липы, на которой они сидели, отстреливался от нападающих, борясь за архив.

Образованная часть общества расползалась от могилы Мокрухтина в разные стороны, змеилась между другими могилами, как стоглавая гидра.

Оркестр прикрывался медными трубами, пули отскакивали от них, как от касок, издавая при этом щемящие звуки гражданской войны: дзинь по тарелочке, дзинь!

А труба в ответ: бух-бух!

А саксофон выводил непрерывную трель: ту-ту-ту-ту-ту-ту-ту!

Обезумевший батюшка с развевающейся белой бородой кадил направо и налево, крестил тех и других, — ни одна живая душа не отправилась на тот свет без его благословения. Только чуть перекрестит кого, как тот — шлеп! — и спекся.

На ветке рядом с Мокрым и Лехой образовался уже целый ряд, ветка была заполнена до отказа, а новые все прибывали и прибывали. Старожилы в двух словах объясняли им ситуацию, и те сразу успокаивались, становясь простыми зрителями.

Люди Соколова постепенно загоняли черные костюмы в угол; все в масках, с короткоствольными «калашами», они поливали свинцом все, что двигалось.

И как только последняя душа упорхнула на липу и уселась вместе с остальными, перестрелка закончилась. Соколов вышел из чугунной беседки, как полководец из военного шатра.

Перешагивая через трупы, он осмотрел поле битвы.

Особенно понравились ему работники кино, профессионально изображающие трупы.

— Вот достойная смерть, — засмеялся он, заглядывая в могилу Мокрухтина.

Режиссер и актер наблюдали за ним сквозь неплотно прикрытые ресницы. Так в образ вошли, что даже дышать перестали.

Соколов подошел к партийной ячейке и забрал документы. Все было кончено, цель достигнута, архив изъят.

Герман с Антоном не участвовали в перестрелке, они просто наблюдали, как работает Соколов: его сильные стороны, слабые, его характерный почерк. В них никто не стрелял, их никто не трогал, их приняли за нищих. Вместе с другими они стояли на главной аллее у могилок, когда похоронная процессия проходила мимо. Когда началась пальба — залегли, когда она кончилась — незаметно покинули кладбище через другие ворота.

А Антипкин с Неумывайкиным решили, что хоронить Огаркова они ни за что не пойдут. Жизнь дороже.

После событий на кладбище Евгения пребывала в расстроенных чувствах. Она перестала себя понимать.

Зачем она рассказала Ежику о том, что произошло с ней шестнадцать лет назад? Это его не касается!

Зачем она дала ему совет вернуть архив на место? Да, он ей помог, даже очень помог, но ведь и она рассчиталась с ним сполна! Да вдобавок миллион подарила!

Как и предполагала Евгения, забрать деньги Мокрухтина из организаций типа «Экотранса» оказалось пустяком. После перестрелки на Калитниковском кладбище все держатели денежек были просто счастливы от них избавиться. Один звонок — и разные там барсуковы, трясясь, выносили доллары, получали в обмен договор и облегченно крестились.

Так зачем она дала Ежику такой совет? Не важно, что он сам догадался, важно, почему она вылезла со своим советом?

В последнее время мужчины бывали на даче редко. То продукты ей завезут, то одежду. Евгения раскладывала в шифоньере купленные для нее джинсы, свитеры, куртки, пуховики… Они что, до зимы собираются ее здесь держать? Вопросов накапливалось все больше и больше.

— А когда вы вернете мне паспорт? — рискнула она спросить в одно из таких посещений.

Ежик как-то растерянно посмотрел на нее; его глаза, напоминавшие обычно безоблачное небо, вдруг потемнели и стали похожи на васильки.

— Я вас чем-то огорчила? — смутилась она.