Росс Макдональд - Чисто семейное дело

— Да, пока она не выросла. Собственно, я ее и воспитывала после смерти матери. Том Макджи имеет какое-нибудь отношение к этому новому убийству?

— Возможно. Он был здесь, в городе.

— Так я и знала! — услышал я ее торжествующий крик. — Не надо было вообще выпускать его на свободу. Таким, как он, одна дорога — в газовую камеру!

— Мне хотелось бы подробнее поговорить об убийстве вашей сестры, но не по телефону. Может быть, вы сумеете вырваться к нам?

— Нет, никак не получится. Завтра днем у меня очень важная встреча с политическими деятелями штата. Они специально приедут из Сакраменто.

— А утром?

— Нет, я буду готовиться к дискуссии по новым социальным программам. Если наш проект забракуют, я лишусь места.

— Сколько миль от вас до Пэсифик-Пойнт?

— Семьдесят.

— Можно мне приехать часам к одиннадцати?

Она заколебалась.

— Ну давайте, если это так важно. Встану на час раньше, только и всего. У вас есть мой адрес? Я живу совсем близко от главной улицы.

Я поблагодарил ее, выпроводил Алекса и улегся в постель, дав себе мысленный приказ проснуться в половине седьмого.

Клиника размещалась в длинном и узком одноэтажном здании. Ровно в 8 часов утра я нажал кнопку звонка, и меня тут же впустил доктор Годвин собственной персоной. Мне показалось, что он специально караулил за дверью.

— Вы точны, мистер Арчер, — сказал он, теребя лацканы белоснежного халата. — Присаживайтесь, прошу вас.

Мы сели в приемном покое. С кухни доносился звон тарелок.

— Это ваша собственная клиника, доктор? — спросил я.

— Отчасти. Большинство пациентов здесь под моим наблюдением.

— Как дела у Долли?

— Чуть лучше. Но она должна остаться здесь еще по крайней мере на неделю. И никаких допросов, пожалуйста, особенно официальных.

— Почему?

— Потому что закон в его современном примитивном состоянии, равно как и его представители, способны и здорового человека довести до ручки. К тому же, суд принимает во внимание показания, данные в состоянии временного помутнения рассудка. Я давно борюсь с этим беззаконием, но пока толку мало.

— Ну, что до меня, доктор, то я на вашей стороне. Я не верю в виновность девушки, но полагаю, что у нее есть сведения, которые помогут раскрыть убийство. Вы говорили с ней сегодня утром?

— Да, вернее, слушал, как она изливала душу.

— То, что вы узнали, может мне помочь.

— Я связан врачебной тайной. Вы же не имеете официального статуса, и если вас заставят повторить в суде то, что я расскажу, вы будете вынуждены это сделать под страхом статьи о неуважении к присяжным. Так что лучше вам ничего не знать.

— Мне уже приходилось бывать в таком положении. Гарантирую, что полиция не выжмет из меня ничего важного.

— У Долли было тяжелое прошлое. Отец — безответственный и жестокий человек, отвратительно обращавшийся с ребенком, бивший жену. Под конец он и вовсе бросил семью.

— Вы его видели?

— Нет, он отказался прийти на собеседование, когда ко мне впервые привели Долли. Наверное, я смог бы предотвратить убийство, если б вовремя добрался до этого типа. Хотя, как сказать… Из того, что я о нем слышал, человек этот — явный неудачник, сильно предрасположенный к приступам ярости и разного рода безумствам. Закона, позволяющего изолировать таких людей от общества, увы, не существует, и они ходят на свободе, пока не совершат преступление. Потом-то их сажают, да только бывает уже поздно.

— Макджи на свободе, — сказал я, — он был здесь, в городе. Вы знали об этом?

— Долли говорила. Присутствие отца сыграло чуть ли не главную роль в том, что с ней сейчас творится. Чувствительный ребенок, каким она была, легко внушает себе сознание собственной вины, особенно если когда-то инстинкт самосохранения заставил этого ребенка пойти против своего родителя. Тем более, когда разражается такая трагедия!

— Это вы об убийстве в ее семье?

— Да. Однажды ночью Макджи до того растравил себя, что впал в гнев и, прибежав домой к тетке, которая жила в Индиан-Спрингс, выстрелил Констанции в голову. Кроме матери в доме была только Долли. Она слышала выстрел и видела, как убегал Макджи. А потом обнаружила тело…

— Как это на ней отразилось?

— Не знаю. Долли больше никогда не была у меня на приеме, а осмотреть ее силком я не мог. Что же касается мисс Элис Дженкс, то она у нас дама занятая и не имеет времени, чтобы ходить с племянницей по врачам.

— Разве не она хотела подлечить Долли?

— Она. Даже заплатила за курс. Но потом семейные беды помешали ей продолжить лечение девочки, и до вчерашней ночи мы с Долли не виделись, разве что в тот день, когда я ходил в суд, где она давала показания против Макджи. Собственно, я отправился туда, чтобы воспрепятствовать допросу девочки, но ее тетка дала согласие, и мои старания ни к чему не привели, тем более, что Долли была единственным свидетелем. Я помню, как она отвечала на вопросы: будто автомат.

Он расстроился и полез под халат за сигаретами. Я протянул ему свою пачку.

— Что же именно она говорила в суде?

— Все было коротко и ясно. Подозреваю даже, что ее заставили тщательно отрепетировать свои показания. Услышав выстрел, она якобы выглянула из окна спальни и увидела отца, который бежал прочь с револьвером в руке. Второй вопрос касался того, угрожал ли когда-либо Макджи жене физической расправой. Да, угрожал. Вот и все.

— А что Долли говорит теперь?

— Какой-то вздор. Не верю ни единому слову, да и сама она тоже. Не может же девочка быть настолько больна! Она клянется, будто вообще не видела Макджи той ночью, и заявляет, что он не имеет к убийству никакого касательства. Она, якобы, солгала на суде потому, что ее заставили взрослые. Совершенно ничего не понимаю.

Он затушил сигарету в самодельной глиняной пепельнице.

— Вполне возможно, что так оно и было, — произнес я. — В свете того обстоятельства, что Макджи явился к Долли на второй день ее медового месяца и сказал ей нечто такое, от чего у нее помутился рассудок, ее теперешнее заявление кажется не лишенным логики.

— Совершенно верно, мистер Арчер. Макджи действительно сказал ей, что невиновен. Кроме того, нельзя забывать, что Долли любила отца. Возможно, несколько амбивалентно, но любила же. Вполне вероятно, что он сумел внушить ей комплекс вины, тем более, что детская память во многом эмоциональна. Сегодня утром Долли напрямик заявила мне, что сама убила свою мать, упекла в тюрьму отца и разделалась с Хелен Хагерти, а все потому, что у нее-де змеиный язык.

— Она объяснила, что имела в виду?

— Пока нет. Но я совершенно точно знаю, что мать она не убивала, и уверен в виновности Макджи.

— Судьи могут ошибаться. Даже в деле об убийстве.