Лилия Дворянская - Мой ангел [СИ]

По коридору сновали санитарки в белых халатах, старшая медсестра раздавала указания хмурым пожилым мужчинам с носилками:

— Из третьей заберете двоих, из пятой еще одного.

До нее доносился громкий разговор из-за одной запертых дверей. Вслушиваться она не стала, времени на это не было.

— Я хирург, понимаете хирург, — доносился из кабинета главного врача возмущенный мужской голос, — я не инфекционист, не терапевт. Отправьте меня на фронт, там я большую пользу принесу, чем здесь.

— Дорогой, мой, Николай Сергеевич, — устало ответил ему второй мужской голос, — Вы, прежде всего врач, а у нас и так специалистов не хватает. Поэтому мы все делаем одно общее дело — спасаем наших пациентов. Ну, хорошо, — выдохнул усталый голос, — еще пару месяцев, а там посмотрим.

Дверь резко распахнулась и из кабинета стремительно вышел среднего роста жилистый мужчина тридцати с небольшим лет в белом халате и шапочке. Широко шагая, он быстро шел по коридору. На пороге третьей палаты, где лежали больные сыпным тифом, в его рукав вцепилась девочка-подросток лет двенадцати или тринадцати:

— Доктор, пожалуйста, спасите мою маму, — молила она, — она умирает!

— Что ты тут делаешь?! — возмутился он, — Уходи сейчас же, здесь заразные больные.

— Пожалуйста, помогите ей! — не отпускала его девочка.

— Я делаю все, что могу, — отмахнулся он и добавил, чуть мягче, — Иди домой!

Девочка не уходила, она сняла и трясущимися руками развязала свой заплечный мешок.

— Вот, — показала она ему содержимое, — у меня есть продукты, я отблагодарю. Только вылечите маму.

Доктор посмотрел на лежащее в мешке продовольствие, глаза его сузились и он процедил сквозь зубы:

— Немедленно убирайся и никому никогда не показывай то, что лежит в твоем мешке! Настя! — уже крикнул он находившейся неподалеку медсестре, — выведи посторонних, не место здесь детям!

Немедленно подбежавшая Настя заохала и, обняв девочку за плечи, повела в сторону выхода, приговаривая.

— У нас очень хороший доктор. Он обязательно поможет твоей маме. Его зовут — Савицкий Николай Сергеевич, запомни это имя.

Девочка выкрутилась из-под ее руки и заявила, что она знает, где выход и дойдет туда самостоятельно.

Вечно занятая медсестра, напутствовала ее "надеяться на лучшее" и, развернувшись на каблуках, помчалась по своим делам.

Девочка огляделась, вернулась к больничной палате и заглянула сквозь приоткрытую дверь, туда, где лежала ее мать. У постели матери стоял тот самый доктор, которого она просила о помощи, и разговаривал с молоденькой санитаркой.

— Аида Кош у нас во Дворце пионеров хоровой кружок вела, — щебетала санитарка, — мы песни разные пели, как же мне этого сейчас не хватает. Я очень петь люблю.

— И что пели? — поинтересовался доктор.

— Ну, наши советские песни пели, еще народные. А сама она романсы любила. У нее муж в первые дни войны на фронт ушел и говорят, что без вести пропал.

— На фронт значит ушел… — протянул доктор и сухо сообщил стоявшей рядом санитарке, — в общем, допелась она, Наташа, не жилец больше. И не смейте тратить на нее лекарство, его и так не хватает.

Наташа понимающе посмотрела на доктора и ничего не сказала.

Девочка за дверью побледнела, залилась слезами и бросилась прочь из больницы.

Уже на улице, пробегая через заснеженный парк, она поскользнулась и упала лицом в рыхлый мартовский снег. В истерике девочка колотила по снегу руками и ногами не переставая твердить при этом "Ненавижу, ненавижу, ненавижу…". Взяв себя в руки, она утерла снегом опухшее от слез лицо и пошептала "Николай Сергеевич Савицкий, да я твое имя теперь на всю жизнь запомню".

Несколько дней рыжий стажер Кости Трохова с чрезвычайным усердием и внимательностью следил за туристическим кружком, поэтому к концу недели у того, появилось большое количество фотографий с изображениями людей входящих и выходящих из здания бывшего детского сада.

Собравшись в кабинете Трохова, Дмитрий с Константином склонились на столом и заинтересованно разглядывали разложенные на нем снимки, напечатанные на цветном принтере.

— Смотри, вот этот, — ткнул Костя пальцем в одну из фотографий, где был изображен высокий худощавый мужчина лет пятидесяти с острыми чертами лица, в очках и длинном черном пальто, — по описанию Егора похож на Эдуарда Олеговича, руководителя их кружка.

— А этот, — перевел он палец на другой снимок с широкоплечим, спортивного вида молодым мужчиной с короткой стрижкой, в темных джинсах и укороченной кожаной куртке черного цвета, — скорее всего его заместитель, Михаил. По наблюдениям моего парня, днем кружок посещает человек шесть подростков от 12 до 14 лет.

Костя сложил вместе несколько фотографий и их протянул Дмитрию:

— Вот они все, можешь посмотреть, — произнес он, передавая снимки и продолжая рассказывать, — А поздно вечером собирается совсем другая публика, с которой даже я не хотел бы оказаться один на один в темном переулке. Он показал на фотографии, запечатлевшие крепких накаченных парней в темной одежде и спрятанными под капюшонами лицами.

— Может подключить федеральные структуры? — предложил Дмитрий, внимательно рассматривая снимки один за другим.

— А какие у нас доказательства?! — возразил ему Костя, — Те двое теперь уверяют, что напали на Митю из-за внезапно возникших личных неприязненных отношений. Представляешь?! Вот… — выругался Трохов, — У нас нет ничего, кроме версий и предположений, а этого недостаточно, сам понимаешь…

— Сделай мне копии этих фотографий, — попросил Дима.

— Да хоть все забирай, я себе еще распечатаю, — ответил Константин.

Дмитрий собрал все снимки вместе в пачку и вложил их в прозрачную пластиковую папку.

Какое-то время они с Костей обсуждали возможные варианты решений, но вспомнив, что он обещал Геле встретить ее сегодня с работы и свозить к Мите, который уже выписался из больницы и долечивался дома, спешно попрощался и уехал. Ему не терпелось поскорее ее увидеть.

Дмитрий проехал на территорию больничного городка и остановился неподалеку от корпуса, где она работала и чтобы не сидеть без дела, дожидаясь ее, взял папку, достал фотографии, полученные от Кости и начал рассматривал их еще раз, пытаясь запомнить лица, запечатленных на них людей. Время от времени он поднимал голову, посматривая в окно, чтобы не пропустить Ангелину.

Едва увидев ее, неспешно идущую по дорожке, в своем светлом пальто и голубом берете, Дима сунул снимки обратно в папку, небрежно бросил ее на пассажирское сидение, вышел из машины и помахал Геле рукой. Она увидела его, заулыбалась и, приблизившись, дружески чмокнула в щеку. Затем открыла пассажирскую дверь автомобиля и, не глядя, села на сидение. Тут же ойкнула и вытащила из-под себя папку с фотографиями. Посмотрела на них и удивленно спросила: