Анатолий Степанов - День гнева

- Так я пойду, Ната? У меня в городе дел в непроворот.

- Иди, иди, - согласилась Наталья. - Когда придешь?

- Да вечерком, наверное, загляну. Всего хорошего, Роман Суренович.

Роман проводил ее взглядом, поинтересовался:

- Обиделась что ли?

- Угу. Что беседы беседуем без нее. Ну, да ладно. Говори давай.

Сниматься Наталья стала в конце шестидесятых. Поначалу в амплуа простушек: кругленькая была, пышная, бойкая. Одним из первых снял ее Казарян в роли ядреной дикой таежной девы. Потом похудела, подсобралась, поднахваталась и стала героиней - хороша была, хороша. В моду вошла, снимали ее азартно, много. Затем незаметно перекатило за тридцать, и режиссеры, которые совсем недавно рвали ее на куски, перестали приглашать. В отличие от многих, оказавшихся в подобной ситуации неуравновешенных товарок, она не возненавидела весь мир, не спилась, не сдвинулась по фазе.

Она завела себе мецената. Из ЦК. И как по мановению волшебной палочки, те режиссеры, что в последнее время проходили мимо нее, стараясь не заметить, вдруг прониклись к ней небывалым дружеским расположением. Опять стали снимать. Лет пять тому назад меценат из начальника отдела был выдвинут в секретари, и она стала истинной кинозвездой. Обложки журналов с ее портретами, статьи о ее творчестве, регулярные и частые поездки по многочисленным кинофестивалям во все концы света... Сегодня уже, конечно, не то, но все же... Кинозвезда, она и есть кинозвезда.

- Мне твой папашка нужен, Ната.

Партийный борец за народное счастье в кинематографических кругах ходил под кличкой "папашка". Наталья среагировала мгновенно:

- Он теперь никому не нужен, Рома, даже мне.

- Вот и обрадуй забытого всеми страдальца. Позови его сюда.

- Я же сказала: он мне не нужен. Он нужен тебе, - она сделала паузу, чтобы разлить кофе по чашкам, а ликер - по тонюсеньким рюмкам. Кончив дело, гуляла смело: - На кой ляд мне его вызывать?

- Ну, коли уж по-простому, так давай совсем по-простому. Ты хочешь знать, что ты с этого будешь иметь? Отвечаю: ничего, кроме моего дружеского расположения.

- Немного, Рома.

- Не скажи, не скажи. Ты же знаешь наших радетелей за правду и демократию: вчера они тебя по определенной причине в ягодицы целовали, а сегодня, по этой же причине, за вышеупомянутые ягодицы кусать будут с яростью. А я, если ты поможешь мне, скажу, что это делать стыдно. Стыдно им, может и не станет. Но неудобно - да.

- Мой любимый ликер, - сказала она, пригубив рюмочку. - Попробуй, Рома.

Рома с отвращением попробовал, быстро запил кофеем и стал мелко жевать ломтик сыра. Игра "кто кого перемолчит" шла довольно долго. Сдалась Наталья:

- Что ты с ним собираешься делать?

- Бить я его не буду, не беспокойся.

- А я не беспокоюсь. Я бы даже некоторое удовольствие получила, если бы кто-нибудь начистил эту самодовольную рожу.

- Мать моя, что ж ты так о любимом человеке?

- Да иди ты... - разозлилась она и снова наполнила рюмки. Взяла свою, полюбовалась чистой желтизной напитка. - Только учти, его за жабры ухватить - дело непростое. Скользкий, верткий, как угорь.

- Да ты только вызови его сюда, и я с ним разберусь!

- Связью со мной его доставать будешь?

- Ну, это так, для затравки. А для настоящего разговора у меня серьезные аргументы есть.

- Ну, да хрен с тобой. Даже забавно, - она подмигнула Казаряну. Будет забавно?

- Что, что, а это я тебе обещаю.

- Кретин этот дома боится жить. На конспиративной квартире обосновался, - она со столика перетащила, не поднимаясь, телефон на диван. - Ты погуляй по квартире, в гостиной тоже кое-что новое имеется, посмотри, а я с ним один на один поговорю, без стеснения.

Казарян пошел смотреть живопись.

...Юрий Егорыч явился минут через сорок. Наталья приняла у него плащ и шляпу, повесила в стенной шкаф. Он в ответ поцеловал ее в щечку, протянул пяток тюльпанов и спросил, приглаживая у зеркала редкие волосы:

- Что там за секреты у тебя, зайчонок?

- Я так и выложила тебе все у дверей. Пойдем ко мне.

Они входили в кабинет-будуар, когда в дверях гостиной возник Казарян.

- Провокация! - диким голосом закричал Юрий Егорович. - Провокация!

И рванул назад к выходу. Казарян перехватил его на бегу, дружески полуобнял и сказал в ближайшее ухо:

- Успокойтесь, Юрий Егорович. Здесь только ваши доброжелатели.

А кинозвезда поставленным голосом кинула реплику "а парт":

- Разорался, кретин.

- Позвольте, - Юрий Егорович освободился от казаряновских объятий, снова поправил волосы и спросил с презрением: - Я - пленник?

- Пленник, - подтвердил Казарян. - Пленник своей страсти, не правда ли?

- Что вы хотите от меня? - не принял игривого тона секретарь.

- Поговорить с вами. Только и всего.

Не хотелось казаться трусливым дураком. Юрий Егорович дернул плечиком, поднял бровь, мол, ну если вам так хочется, что же, - и решительно направился в кабинет. Не спросясь, бухнулся в кресло, в котором сидел Казарян, мельком увидел столик, брезгливо поморщился и, глядя на Казаряна, пристроившегося на низком пуфике, твердыми начальническими глазами, сделал заявление:

- Если наша беседа планируется вами, как попытка выудить сведения для дискредитации меня и партии, одним из руководителей которой я являюсь... Да, являюсь, потому что, несмотря на все беззаконные декреты, партия живет и борется!.. Так вот, учтите, в подобном случае я вести беседу не буду.

- О, Господи, - устало проговорила Наталья и вышла. А Казарян аж руками взмахнул:

- Что вы, что вы, Юрий Егорович! Меня интересуют вещи сугубо частного характера.

- Ваше право задавать вопросы, - Юрий Егорович уже совсем успокоился: вернулось столь привычное чувство превосходства. - Мое же - отвечать на них или не отвечать.

Прежде чем спрашивать, Казарян решил рассмотреть собеседника. Первый раз он так близко видел одного из руководителей партии и правительства. Видел он его, конечно, на ретушированных портретах и издали - в президиумах. Но так близко - впервые. Гладкие, чуть одутловатые, привыкшие к массажу и крему, щеки, хорошо отремонтированные зубы, глубоко посаженные карие глазки, брови грустным домиком. Голос тихий, журчащий, на низких регистрах - к такому голосу надо прислушиваться. Вот только "провокация!" кричал высоко, по-бабьи. А, в общем, личико малозначительное и стертое.

Вошла Наталья, поставила на столик бутылку "Джонни Уокера" и миску со льдом.

- Чтоб разговорился.

- Спасибо, зайчонок, - привычно поблагодарил Юрий Егорович, но вспомнил, что она его безжалостно подставила, и поправил себя: - Волчонок.

- Вассисуалий Лоханкин, - сообщила Наталья Казаряну. - Волчица ты, тебя я презираю...

Юрий Егорович на обидную реплику не прореагировал. Да и не хотел он более замечать эту дамочку. Его интересовал Казарян.