Анатолий Степанов - День гнева

- Да, заделали они тебя, браток, - сожалеючи, высказался он.

- Им помещения нужны - второе Министерство размещать, - объяснил официальную причину своего переезда Англичанин Женя.

- Угу, - будто соглашаясь, принял информацию к сведению плейбой. Так ведь и в отставку тебя могут отправить, предварительно объяснив, что в связи с реорганизацией республиканской конторы, генералов шибко прибавилось.

- Могут, - согласился Англичанин. - Но пока не отправят из-за того, что это может выглядеть поспешным и подловатым сведением счетов. А потом, Дима, поздно будет.

- Надеешься? Ну-ну, - плейбой бухнулся в кресло и устроил ноги на журнальный столик. Полюбовался на свои двухцветные макасины и белые нежные носки, сложил скрещенные пальцы на животике и спросил:

- Докладывать?

- Я в курсе.

- А подробности?

- Стоит ли?

- Крови боишься, Женя? Неприятны подробности рутинных убийств? Ты же планируешь и разрабатываешь их, ты же команду даешь на их исполнение!

- Не ори, а? - попросил Англичанин Женя.

- Головку в песок не след прятать. Мы сильно замазаны, Женя, замазаны уже бесприказно. От нас в момент откажутся.

- К чему ты все это говоришь?

- К тому, что нам с тобой - концы рубить надо. И как можно быстрее развязаться с их вонючими деньгами.

- С деньгами, Димочка, кончено. Основная часть - за бугром, часть здесь надежно пристроена. А вот насчет концов ты прав. Ликвидация всех связей по финансовым операциям, ликвидация основных звеньев нашей связи с ними и их связей с людьми, могущими компрометировать их бескорыстность и идейность - вот наша задача сейчас.

- Зачем они нам, Женя?

- Мы без них пропадем, Дима.

- Так же как они без нас, - добавил плейбой.

- Резонно, - согласился Англичанин. - С подробностями-то зачем навязывался? Есть что-нибудь беспокоящее?

- Все-таки приятно с тобой работать, - признался Дима. - С ходу и хорошо сечешь. Да, Женечка, Смирнов беспокоит.

- Страшнее кошки зверя нет.

- Именно так. Нет. Ты же сам понимаешь, что будь у него им же натасканные опера, кот Смирнов захлопнул бы мышеловку обязательно. А в ней оказались бы мышки. Ты да я, да мы с тобой.

- Как ты думаешь, он сфотографировал Майорова?

- Конечно, засек.

- Я тебя не по фене спрашиваю, а по-человечески: Майоров сфотографирован?

- Все может быть.

- Информация к размышлению. Твоему размышлению, Дима.

- Мне как всегда грязная работа?

- Ага.

- А как насчет Смирнова? - ненавязчиво давил плейбой.

- Операцию с исполнителем он провел на высочайшем уровне. Если бы не подсказ, сидеть бы нам в дерьме. Что же с ним делать? А вот что: неназойливо предоставить ему информацию - не дезу, а подлинную информацию - о том, что денежки ушли, и он успокоится. Ведь его для поиска денег наняли?

- Для денег, - подтвердил плейбой. - Но вот вопрос. Успокоится ли? Если он умен и высокопрофессионален (а он умен и высокопрофессионален), то и наверняка просчитал, что до денег ему уже не добраться. А гон продолжает, самый активный гон. Зачем?

- Скорее всего оправдывает свою репутацию.

- Неправда ваша. Я думаю, что понял его, Женя. Он до нас с тобой хочет добраться. И в глотки наши вцепиться. И удавить до смерти. Ты представляешь, с какой плебейской яростью ненавидит нас этот мент?

- За что же он нас ненавидит, Дима?

- За белые воротнички, за хорошие костюмы, за недавнюю всесильность, за скоростные автомобили, за чистые носовые платки, за безграничную информированность... А в общем, за все.

- И за то, что люди убивали, - дополнил список Англичанин Женя и, откинувшись в кресле, весело посмотрел на плейбоя Диму.

- А он не убивал?

- Он убивал на войне, в бою, в схватке, убивал врагов. Лицом к лицу. А мы хладнокровно и расчетливо организовывали политические убийства...

- Врагов, - перебил плейбой.

- Ой ли? А вчерашняя парочка трупов - враги?

- Вчерашняя парочка - законченные мерзавцы. Им не следовало жить.

- Ты господь Бог, Дима?

Плейбой выбрался из кресла и, засунув руки в карманы, начал, ставя свои башмаки вплотную один за другим, измерять длину ковровой дорожки, про себя добросовестно считая. Дошел до двери, сообщил:

- Двадцать один. Считай, двадцать на тридцать. Шесть метров ей длина.

- Делать ноги пора, Дима, - вдруг сказал Англичанин.

- Не боишься вот так со мной, до дна, а, Женя?

- Не помню, у какого-то советского писателя прочел про то, каким захватывающим в детстве было для него чтение выпусков о знаменитом сыщике Нике Картере. И этот писатель описывает запомнившуюся обложку одного из выпусков, на которой стоящий на обрыве громадный негр в могучих своих ручонках держит над пропастью Ника Картера, который из пистолета целит опять же негру прямо в лоб.

- Я - негр, а ты - Ник Картер? - молниеносно среагировал плейбой.

- Можно и так. Но скорее я - негр. Потому что у тебя, Дима, один ход: выстрелить в меня. А у меня альтернатива: могу в пропасть тебя уронить, а могу на край обрыва поставить.

- Следовательно, инициатива в безысходности твоя. Но ведь безысходность в наличии. А ты только что говорил о времени, в котором нас не достанут. Для моего успокоения говорил?

- Почему же? Будет такой период. Недолгий, правда. Мы проиграли, Дима, играя в нападении футбольной команды имени Октябрьской революции. Пора переходить в другой клуб.

- В другой клуб нас могут взять только при одном условии: исчерпывающая подтвержденная документально информация, которую мы этому клубу предоставим.

- Все правильно, Дима, все правильно.

- Плейбой подошел к столу, оперся обеими руками о столешницу, заглянул в глаза Англичанину и сказал:

- Смирнов может помешать. Отдай мне Смирнова.

43

С горба сильно полысевшего Рождественского бульвара при желтом осеннем солнце хорошо смотрелся обрывок старой Москвы, что был чуть внизу и впереди. Солнечно было, но холодно. Сидя на скамейке на переломе Рождественского, Смирнов про себя хвалил себя за то, что надел утепленную Алькину куртку. Потому как тепло и уютно было сидеть на скамейке в Алькиной куртке. Не хотелось смотреть на запястье, чтобы узнать, который час, не хотелось неотрывно, как положено, наблюдать за всем, что происходит рядом и вокруг, не хотелось думать о предстоящей встрече... Хотелось закрыть глаза, хотелось греться на солнышке, хотелось дремать...

- А как вместо меня гебист сядет? Посидит, посидит, встанет, а вы мертвяк. Что тогда будем делать, Александр Иванович? - радостно заговорили рядом. Не открывая глаз, Смирнов длительно зевнул и без особого хвастовства догадался:

- Это ты, Леонид? Ну, здравствуй тогда. - И только после этих слов открыл глаза.

В широченном светлом, туго перетянутом в талии плаще до пят, с непокрытой головой Махов был как Махов: красив, элегантен, обходительно весел.