Анатолий Степанов - Вечный шах

- А ты все-таки расскажи.

- Сто пятьдесят поднесете? - попросил Виктор.

- Ты здесь хозяин, сам себе и налей. Только не уплывешь со ста пятидесяти?

Будто услышав их, вошел Казарян с кухонным полотенцем через руку и объявил:

- Кушать подано. - И не выдержал торжественного тона: - Отвык, наверное, пищу принимать, Витя?

- Я есть не хочу... - начал Виктор, а Казарян закончил за него:

- А хочу я выпить. Похмелиться, то есть. Ну что ж, пойдем, налью.

Умел-таки его тесть накрывать на стол. Расклад был по высокому классу: вилочки, ложечки, вазончики, рюмочки, салфеточки. И закусь в самом соблазнительном виде.

- Где продукт такой достаешь, затек мой ненаглядный? поинтересовался автор сей феерии.

- Добрые люди снабжают, - ответил Виктор, усаживаясь. Вспомнил добрых этих людей - непроизвольно дернулась щека - и тухло улыбнулся - ощерился.

Смирнов нашел в сушилке стакан и, садясь за стол последним, брякнул его перед Виктором:

- Рома, ему сюда сразу сто пятьдесят.

- Не многовато ли? Может сразу на куски развалиться, - усомнился Казарян.

- Если развалится, то минут на двадцать, на полчаса, не больше. Но в любом случае разговорчивее будет. А мне надо, чтобы он говорил.

- Вы, как хирурги над оперируемым совещаетесь, - попытался бодро пошутить Виктор, но на слове "оперируемым" засбоил, запутавшись в согласных.

Молчали все, потому что булькала водочка. Тесть протянул зятю заранее приготовленный изящный бутерброд с драгоценной черной икрой. Виктор взял левой рукой бутерброд, а правой - на три четверти наполненный стакан. Ни с того, ни с сего правая загуляла, заходила, задрожала. Виктор вернул стакан на стол.

- Отвернитесь, - попросил он.

Все трое с готовностью отвернулись, понимая его состояние. За их спинами морзянкой стучали зубы о стекло, жидкость звучно переливалась из одного в другое, вздохи раздавались, покряхтывание.

- Уже все, - облегченно сказал Виктор.

Они обернулись. Виктор со слезами на глазах жевал бутерброд. Без особой охоты, правда. С Викторовой проблемой было покончено, и Казарян разлил по трем рюмкам. Запаслись - каждый на свою тарелочку - закусью, самообслужились водичкой для запива, посмотрели друг другу в глаза, и Смирнов предложил:

- Со свиданьицем.

Разом махнули, синхронно запили и стали вразнобой закусывать. Закусили.

- А неплохо, - признался тесть.

- Вполне, - согласился Казарян. А у Смирнова дела, все дела:

- Ну, а теперь, Витя, рассказывай, как ты человека убил. - Тесть с Казаряном оплыли слегка, как пыльным мешком ударенные. Сказать ничего не имели, только глаза переводили со Смирнова на Виктора и с Виктора на Смирнова, который в момент, когда взгляды окончательно остановились на нем, успокоил их весьма своеобразно: - Да не Алексея, не Алексея! Он кого-то постороннего на днях по запарке застрелил. Ну, рассказывай.

Последнее уже к Виктору относилось. В теле, которое принятые сто пятьдесят только-только начали приводить в порядок, от смирновских слов где-то внизу, в самом копчике возник пульсирующий страх.

- Не хочу. Не могу. Не буду, - решил Виктор.

- Как же тебя понимать? - с угрозой спросил Смирнов. - Только что ты обещал рассказать все, а теперь в отказку играть собрался?

- Я хотел вам одному, а вы при всех...

- Вот что, Витя, - тихо сказал тесть. - Если ты думаешь, что все случившееся с тобой касается только тебя, ты глубоко заблуждаешься. Помимо всего прочего, ты - отец моей внучки. И все происходящее рано или поздно отразится на ее жизни, а значит, и на моей. Я имею право знать.

- Выходит, я один тут не при чем, - догадался Казарян.

- Роман может уйти. Но я заранее предупреждаю тебя, Виктор, что все ему расскажу. Он должен знать, он будет мне помогать. Начинай, - приказал Смирнов.

- Я боюсь, - признался Виктор.

- Бояться поздно, - надавил Смирнов. - Начинай.

- Тогда многое надо рассказать... - сдался наконец Виктор.

- Не многое, а все, - поправил его Смирнов и, разлив по трем рюмкам, добавил: - Мы выпьем по второй, а ты рассказывай.

...К тому времени, когда Виктор завершил свой рассказ, они выпили и по третьей, и по четвертой.

- Ты, Саня, хотел со смертью Алексея разобраться, а здесь вот какой наворот, - раскручивая нож на столе, констатировал Казарян. Нож противно позвякал. Тесть придавил ладонью казаряновскую руку с ножом, прекратил звон и сказал:

- Это не убийство, Виктор, это самооборона.

- Плесните мне, а? - попросил Виктор и растер ссохшиеся губы. Поплохело что-то.

- Я плесну, плесну, - пообещал Смирнов и вдруг увидел, что тесть и Казарян поднялись из-за стола. - Алик, Рома, вы куда?

- У нас, в отличие от тебя, вольный пенсионер, дела, - объяснил тесть Алик.

- Ты остаешься здесь? - спросил Казарян.

- Во всяком случае, до вечера, - ответил Смирнов.

- Не забывай, Саня, что из гостиницы ты ко мне переехал. Так что ночевать приходи вовремя, - предупредил на прощание Алик, а Казарян, застегивая расстегнутую до пупа рубашку - ему всегда было жарко - сказал, морща увесистый армянский нос:

- Странный симбиоз жанров, Саня. Гиньоль и оперетта.

Они ушли. Смирнов плеснул в стакан и, глядя, как пьет Виктор, спросил сочувствующе:

- Скажи мне, Витя, ты в эту заваруху по недомыслию попал или сам себе что-то доказать хотел?

- Я не люблю, когда меня за дурака держат. Но, в общем, вы правы: сам себе хотел доказать, что я не пальцем деланный и кое-что могу. Оказалось не могу. Вот такие пироги. А вы-то зачем в эту кашу лезете?

- Убили моего друга. Да, друга. Все мы - дешевые засранцы, Витя. Смирнов вылез из-за стола, положил руку на Викторово плечо. - Вот я, к примеру. Как я тебе объявил? "Алексей Борзов был моим хорошим приятелем". А все оттого, что у Алексея недостаточно хорошая репутация была в нашем вонючем социалистическом обществе. Как же, с уголовниками знался, комбинировал как-то не по-советски. Я, говнюк, застеснялся - приятель. Он - друг. И за его смерть ответят мне, другу.

- А милиция на что? - задал дурацкий вопрос Виктор. - Пусть она ищет.

- Она поищет, поищет, и найдет. Или тебя, или дурачка какого-нибудь подставленного.

- Прямо так уж! - обиделся за милицию Виктор.

- Да, конечно, не так, Витя. Но одно ты должен понять: это мое дело. Вот что: пойдем в комнату, ты там на тахте устроишься, я к столу с бумажкой и карандашом сяду, и ты еще раз расскажешь мне все. Может, какие подробности вспомнишь, новые детальки разные. Ведь ты - художник слова, ты же наблюдательным должен быть! А со стола потом уберем.

И все по новой. Виктор валялся на тахте и рассказывал, очень старался не упустить что-нибудь. Смирнов слушал, изредка записывая конкретные вещи: имена, места действия, фразы, отдельные слова. На этот раз трудились часа полтора.

- Мне бы сотку за труды, - потребовал Виктор, окончив повествование.