Елена Басманова - Карта императрицы

Княгиня согнала улыбку с лица и жестко ответила:

– То, что модно, меня не касается. А то, что я вижу в архиве мужа, боюсь, способно только испортить образ Петра.

– У вас есть какие-то неизвестные документы? – поинтересовался доктор. – Не собираетесь ли экспонировать их на какой-нибудь выставке?

– Документы у меня есть, – усмехнулась княгиня, – да экспонировать их нельзя.

– Неужели такие ветхие? – приподнял брови доктор.

– Милый Клим Кириллович, – вздохнула княгиня Татищева, доверительно наклонившись к симпатичному ей молодому человеку, – дело не в ветхости. А в решениях Международного исторического конгресса.

– Да? – удивился доктор. – Мария Николаевна Муромцева, бестужевская курсистка исторического отделения, говорила, что и наши историки ездили на этот конгресс. И посол наш в Риме Нелидов удачно выступил там. А какое отношение конгресс имеет к Петру Первому?

– Конкретно к нему – никакого, – Татищева явно подбирала слова, – но эта международная банда приняла решение действовать по единому плану.

– Простите, Христа ради! – воскликнул доктор. – Но я ничего не понимаю!

– Дорогой мой, – тряхнула головой княгиня, – вдумайтесь сами. По какому такому единому плану?

– Ну, э-э-э... единому плану всемирной истории... – растерянно произнес доктор.

– А кто составил этот план? – недобро усмехнулась Татищева.

– Не знаю, как-то не думал об этом, – пролепетал Клим Кириллович. – А разве это не объективное знание?

Чем дольше доктор говорил, тем явственнее видел издевку на морщинистом лице своей пациентки.

– Хорошо, я объясню вам все на пальцах, – решительно заявила она. – Вы знаете, что существует в мировой медицине понятие микроба или бациллы. Немецкие медики говорят вам, что есть палочка Коха или чумная бацилла. Вы им верите?

– Да, – охотно согласился доктор, – тем более что могу проверить с помощью микроскопа.

– Вот то-то и оно, – злорадно продолжила княгиня. – А теперь скажите мне, откуда вы знаете про Александра Македонского?

– Я? Из истории... – после раздумья ответил доктор. – Но и история опирается на какие-то документы...

– Именно что на какие-то... – сурово изрекла княгиня. – Их вы не видите и под микроскопом рассмотреть не можете. А если у меня, допустим, есть документ, летопись или грамота, в которой сказано, что Александр Македонский в знак прекращения войны закопал пищаль и построил храм?

– Фальшивка! – не задумываясь, заявил доктор.

– А почему вы так решили? Вы изучили мой документ под микроскопом? – С победоносным видом старая княгиня откинулась на высокую, обитую красным бархатом, спинку кресла.

– Нет, – понурился ее собеседник, – просто я опираюсь на авторитет мировой науки.

– Вот мы и дошли до сути дела. – Лицо княгини смягчилось. – А если этот авторитет зиждется на фальшивых документах?

– Вы думаете, ученые искажают и историю России? – осторожно спросил доктор.

Княгиня снова усмехнулась и продолжила:

– Почему бы и нет, если она не соответствует единому плану? Конгресс призывает лучшие умы Европы и Америки развивать уже существующую версию. Чем все это чревато?

– Думаю, тем, что документы, противоречащие ей, будут объявляться недостоверными и уничтожаться... – предположил доктор.

– Правильный вывод, – поощрила его княгиня.

– А ваши опасения имеют отношение к Петру Великому? – спросил он. – Вы владеете документами, которые могут изменить наше представление о нем?

Княгиня таинственно улыбнулась и промолчала.

– Кстати, – встрепенулся гость, – недавно в Петербург приехал один англичанин. Поразительно похож на Петра Великого. Я знаком с ним.

– А как фамилия англичанина? – В глазах хозяйки блеснул хищный огонек.

– Он представляется баронетом. Чарльз Стрейсноу.

Княгиня задумалась.

– Стрейсноу, Стрейснёу, Стрейснёв... – повторяла она, вслушиваясь в звучание слова. – Похоже на Стрешнева... А нет ли у него перстня с сердоликом?

От неожиданного вопроса доктор вздрогнул.

– Перстень вроде бы есть, но не помню, с сердоликом ли...

– А по виду древний? – продолжила допрос княгиня. – Как вам показалось?

– При случае рассмотрю получше, – заверил доктор. – А что, этот перстень может о чем-то свидетельствовать?

– Да, если в нем есть тайник, а в тайнике прядка волос, а на крышке тайника миниатюрный женский портрет.

– И это как-то связано с Петром Великим? – спросил похолодевший доктор.

– Существует в России выморочный род Стрешневых, – объяснила княгиня, – в петровское время знатный и влиятельный. Один из представителей рода был влюблен в Евдокию Лопухину.

– В супругу императора Петра?

– Да, вернувшись из-за границы, царь отправил несчастную женщину в монастырь. И в роде Стрешневых есть предание, что из своего монастырского заточения отослала она на память влюбленному в нее юноше Стрешневу перстень. Дальнейшие сведения об этом юноше туманны и противоречивы...

– Ничего не понимаю, – признался озадаченный доктор. – Евдокия Лопухина родила царю сына Алексея, впоследствии казненного отцом. Более детей у нее не было, кажется. Как же может мистер Стрейсноу, даже если он является потомком того самого влюбленного Стрешнева, быть так разительно схожим с императором?

– Вот это-то и любопытно, – заключила княгиня. – Если будет возможность, привезите-ка, голубчик, его ко мне. Скорее всего, его жизни может угрожать опасность.

– Из-за сходства с императором Петром Великим? – уточнил доктор.

– Ах, голубчик, неплохо было бы доказать и это, – имел ли человек, которого мы называем Петром Великим, право на российский престол?

Огромная театральная люстра, свисающая с расписного потолка, медленно гасла. Шум и говор в партере стихали, обитатели лож устраивались поудобнее, легкое движение и толкотня галерки не доносились до слуха доктора Коровкина и дочерей профессора Муромцева, сидящих в ложе второго яруса. Девушки были охвачены предвкушением предстоящего зрелища – так, по крайней мере, казалось их спутнику.

Но на самом деле Брунгильда Николаевна к предстоящему театральному действу относилась весьма скептически – она сомневалась, стоит ли выводить на театральную сцену обитателей городского дна: босяков и воров, пьяниц и нищих. Ее консерваторские подруги говорили ей, что пьеса Максима Горького заставляет состоятельную буржуазию и чванливую аристократию увидеть в бедном человеке Человека с большой буквы, существо, имеющее право на достойное место под солнцем. Брунгильда Николаевна и до нашумевшей пьесы считала, что городское отребье, обитатели трущоб и ночлежек, достойны сочувствия и милосердия.

Подобные мысли в хорошенькой головке известной пианистки мешались с думами о Чарльзе Стрейсноу – он собирался сегодня с ними на представление московских гастролеров, но намерение свое изменил – телефонировал Муромцевым и сослался на плохое самочувствие. Действительно, голос у него звучал слабо, временами прерывался. Жаловался он на боли в животе – заехавший за сестрами доктор Коровкин выслушал по телефону подробный отчет возможного пациента о его недуге, и только явное нежелание англичанина принять помощь готового отправиться к нему доктора, заставило Клима Кирилловича отказаться от намерения завезти барышень в театр, а самому устремиться в гостиницу, к прихворнувшему баронету. Ограничились тем, что доктор из ближайшей аптеки с посыльным отправит в гостиницу на имя мистера Стрейсноу новое чудодейственное средство пурген с соответствующими предписаниями о приеме. Мура высказала предположение, что сэр Чарльз отравился уайтстебльскими устрицами, но Клим Кириллович считал, что расстройство вызвано скорее всего непривычностью английского желудка к невской воде, оставляющей желать много лучшего.