Елена Басманова - Карта императрицы

– А мистер Стрейсноу так хотел увидеть тебя, папочка, – всхлипнула Мура.

– Ипполит Сергеевич. – Брунгильда выпрямила спину и сцепила пальцы рук так, что костяшки пальцев побелели. – Я виновата, виновата и перед мистером Стрейсноу, и перед вами...

– Ничего, – забормотал Прынцаев, – ничего... Я рад, что судьба избавила вас от столь печального зрелища. Возьмите шкатулку – она ваша.

Прынцаев наклонился, поднял с полу портфель, открыл его и достал внушительных размеров шкатулку из желтого металла.

– Только осторожнее, – он протянул бледной красавице продолговатый предмет, – она очень тяжелая.

Брунгильда приподнялась, обеими руками приняла шкатулку и вновь села, поставив ее на колени.

– Открой, сестричка, открой, – прошептала нетерпеливо Мура. – Прочти, что он тебе написал.

Брунгильда подняла тяжелую крышку, оказавшуюся изнутри матово-серебряного цвета. Сверху лежал листок.

– Читай же, – нетерпеливо повторила Мура.

Брунгильда дрожащими пальцами развернула бумагу и начала читать.

«Бесценная Брунгильда Николаевна! – писал перед смертью англичанин. – Пораженный вашей красотой, я лишился покоя, ибо знал, что нам не суждено быть вместе. Я не тот, за кого вы меня принимаете. Простите мне мой порыв – воспоминание о нем дает мне силы не оглядываясь войти в ворота ада... Если б я мог, я бы положил к вашим стопам все царства земли... Но их у меня нет. Я оставляю вам самое драгоценное, что есть сегодня у меня – знаю, вы сможете распорядиться этим лучше, чем распорядился бы я... Преданный вам и за гробовой доской... ваш Чарльз Дж. Стрейсноу».

Последние слова вспорхнули с розовых губ красавицы, она закрыла лицо ладонями, и по плечам ее пробежали волны беззвучных рыданий.

Николай Николаевич поднялся, сердито взглянул на жену и, подойдя к дочери, взял с ее колен шкатулку и упавший на нее листок бумаги и перенес их на стол. Потом ласково погладил дочь по густым золотистым волосам.

– Бедный Чарльз, бедный Чарльз, – повторяла Брунгильда, обняв отца и прижимаясь головой к его жакету.

– А от чего он мог умереть? – прозвучал недоуменный голос профессора. – Вы говорили, что он не стар... Неужели от нечаянной раны?

– Возможно, заражение крови... – ответила, утирая слезы, Елизавета Викентьевна.

– А что думал по поводу его болезни Клим Кириллович? – спросил профессор, поглаживая дрожащие плечики старшей дочери.

– Он предполагал эпилепсию. – По щекам Муры катились крупные слезы.

– Но он, как я понимаю, умер не в результате припадка? – вскинул бровь профессор.

– О нет, – вздохнул Ипполит Прынцаев, – тихо умирал, как ангел...

– Ничего не понимаю. – Профессор отодвинулся и взглянул в заплаканное лицо старшей дочери. – Ну, успокойся, милая... Мы тебя любим, не плачь... Мистера Стрейсноу, конечно, жалко... Но, как я понимаю, ты же не собиралась за него замуж... А что же в шкатулке? Так-так. – Профессор отложил письмо. – Перстень с сердоликом... Это ерунда... а вот сама шкатулка... Очень интересно. Сверху покрыта золотом, внутри и крышка, и ложе из свинца... А это что? – Он достал из углубления небольшой продолговатый предмет тускло-серебристого цвета, повертел его в пальцах. – Здесь внизу какая-то печатка... Ипполит, подайте мне лупу.

Профессорский ассистент вынул из портфеля лупу. Профессор наклонился, чтобы рассмотреть печатку, но тут же отпрянул. Густые волосы на его голове начали медленно подниматься вверх, он в ужасе уставился на разом смолкшую Брунгильду.

– Ну что там, папочка, что? – теребила профессора за рукав подскочившая к отцу Мура.

– А вы не догадываетесь? – профессор обвел притихшее семейство и бледного ассистента полубезумным взором. – Капсула с твердым радием!

Карл Иванович Вирхов с остервенением швырнул трубку на рычаг телефонного аппарата.

– Так вот куда ведут следы! – воскликнул он и топнул ногой. – Недаром фамилия Придворова показалась мне подозрительной. И вы говорите, что в нашей картотеке он не значится?

Бледный письмоводитель беззвучно кивал и, сглотнув слюну, просипел:

– По делам не проходил, а в списке посещавших Чумной форт значится.

– Что? – взревел Вирхов. – И вы молчали?

Он подскочил к столу и нажал кнопку электрического звонка. В дверях мгновенно появился дежурный курьер и вытянул руки по швам.

– Вызовите наряд городовых да пару сыскных агентов потолковее, предстоит поимка опасного преступника. Пусть проверят оружие!

Карл Иванович ходил из угла в угол, посматривая на притихшего письмоводителя.

– А этот Ванька Попов, то есть Андриан Ураганов, в богадельне от чахотки не умер, а разгуливает преспокойно по Невскому, – рассуждал он вслух, – здесь явно просматривается какой-то сговор... Преступный замысел... Теперь понимаю... Он и у Аничкова крутился не напрасно, а дураку Закряжному басни плел про призрак императора Петра с арапчонком... Ванька, видно, помогал англичанину проникнуть за ограду и поджечь дворец... И потом еще смеялся надо мной... А скрывался от правосудия англичанин у Придворова...

Поймав паузу в монологе начальника, письмоводитель подал голос:

– Карл Иваныч, все-таки надо быть при поимке осторожнее. А если у него и впрямь бациллы краденые? Ему терять нечего... А разлетится зараза по всей столице – и Россия вся вымрет...

– Хорошенький подарочек к двухсотлетию Петербурга, – сердито бросил Вирхов. – А вообще-то ты прав, прав, дружок... Надо изловчиться так, чтобы застать супостата врасплох...

Карл Иванович направился к дверям, снял с вешалки фуражку, поблагодарил письмоводителя, успевшего подскочить, чтобы подать начальнику шинель, и покинул кабинет.

Через полчаса у невзрачного домишки, невдалеке от Поцелуева моста остановились две коляски, из них вышли Вирхов и его помощники, двое в штатском и два городовых в полной выправке. Они свернули под арку, миновали проходные дворы и остановились у неказистого флигеля. Городовой, разыскав дворника, привел его пред светлые очи Вирхова.

– Вот что, братец. – Карл Иванович сурово сдвинул брови. – Я следователь Вирхов. Ты нам должен помочь. Дома ли господин Придворов?

– Утром еще не показывался, – ответил молодой дворник, блеснув узкими татарскими глазами.

– Сейчас пойдешь с нами. Позвонишь, назовешься, дождешься, пока хозяин откроет дверь. Тут мы его и скрутим... Учти, дело опасное...

– Понял, господин, понял. – Дворник снял картуз, с готовностью затряс черноволосой головой и зашептал: – Бисмилля, рахман, рахим...

Не обращая внимания на басурманскую молитву, Вирхов крадучись двинулся вперед – в походке его появилось нечто кошачье. На площадке третьего этажа все замерли, прижавшись к порядком облупившимся, крашенным синей краской стенам.