Норб Воннегут - Хищники с Уолл-стрит

Ненавижу, когда такое случается.

Широкая улыбка воссияла на лице Романова, будто заезжая знаменитость в эпизодической роли. Сэм подставила лицо, чтобы походя чмокнуться, и при нашем торопливом столкновении щеками мне показалось, что настоящая сибирская хаски проявила бы больше тепла и чувства. Ее внезапная сдержанность напомнила мне слова Бетти: «Она замарана, Гроув».

– Сэм, тебя я не ожидал, – проговорил я, пустив в ход всю свою доброжелательность без остатка, скрывая крайнюю досаду. Мой план уже сошел с рельс. Схлестываться с Романовым на глазах у Сэм никто не собирался.

Что она здесь делает?

Сэм будто прочла мои мысли.

– У нас с Алексом ленч.

– Надеюсь, вместе со мной.

– Извини, Гровер, – пророкотал Романов, раскатив свои «Р» так, что зубы заныли. – Я возьму? – спросил он, глядя на красную папку на столе кабинки. – У нас заказан столик в «Ле Бернардин». – Говорил он с царственным высокомерием человека, который терпеть не может чизбургеры, утыканные пикулями, грибами и луком.

Неудивительно, что меня он достает до печенки.

– В «Ле Бернардине» лучшая рыба в Нью-Йорке, – заметил я. – Сделай себе любезность, Алекс. – Я подождал, пока мои слова дойдут до него. – Позвони туда и отмени.

Повелительно, смело, кратко, мощно – любой сержант учебки был бы в восторге. Сэм вытянулась по стойке «смирно», широко распахнув глаза от изумления и благоговения. У Романова отвисла челюсть, но лишь на секунду. Оправившись, он презрительно – хоть и малость напряженно – поджал губы.

Романофф {110}сел. Сэм села. Я сел. Какое-то время все мы трое сидели, ничего не говоря, сидя и страдая от неудобных сидений. Наконец Романов вопросил:

– Что у тебя на уме, Гровер? – Он потер костяшки, как боксер, массирующий кулаки перед боем.

– Я хочу проинспектировать твой портфель, – саркастически сказал я.

– Пошли, Сэм. – Романов начал бочком пробираться к выходу из кабинки, по пути подхватывая красную папку. – Гровер, у нас нет времени на игры.

Я ладонью припечатал папку обратно к столу. Жестко. Хлопок – плоть о картон и картон о пластик – звонко разнесся над гомоном забегаловки. За стойкой в нескольких ярдах от нас трое в черном оглянулись в нашу сторону.

Сэм отпрянула, прежде чем накинуться на меня.

– Гровер, какого черта?! Что тебя мучит? – Она начала пробираться вдоль скамьи, на сей раз уже быстрее.

Гровер? Она никогда меня так не называла.

Проигнорировав Сэм, я зевнул для пущего эффекта.

– Алекс, можешь поговорить со мной. А можешь – с КЦБ. Мне без разницы.

Они перестали пробираться. И окаменели.

– Это интересно, – парировал Романов. – Слушаю. – И широко улыбнулся, приглашая попытать судьбу.

– Рад, что мы договорились. – Я извлек из красной папки распечатку АРИ. – Погляди на два числа, записанных Чарли, – тридцать один точка двенадцать и тридцать точка одиннадцать. Я думал, это котировки, но «Рагид Компьютерс» не торговалась дороже шести долларов годами.

– Может, изложишь в версии Си-эн-эн? – прорычал Романов.

– Это не котировки, Алекс. Это даты.

– И что?

– И то, что в последние пару дней ноября и декабря продажи «Рагид» выглядят странновато.

– Что значит странновато? – спросил Романов, разыгрывая скуку и глядя на часы.

– Алекс, ты абсолютно прав, – начал я с нарастающим сарказмом в голосе. – Странновато – чересчур деликатно. Правильней сказать – накрученными.

Романов вызверился. От скуки и след простыл. Его черные глаза буровили во мне дыры. Он сжал кулаки и расслабил, сжал и расслабил.

– В конце этих месяцев торговались большие пакеты, – продолжал я. – Они подняли котировки на двадцать процентов в ноябре и на тридцать один процент в декабре.

– Надеюсь, ты понимаешь, что говоришь. – Он потер правый кулак.

– Ой, очень даже понимаю. Тебе принадлежит девять с половиной миллионов акций «Рагид Компьютерс». Полюбуйся этим числом, – чтобы подтвердить правдивость своих слов, я указал на распечатку портфеля.

Алекс поглядел и выслушал, не выказав ни тени чувства.

– Твои доли, Алекс, составляют двадцать два процента акций компании, находящихся в обращении. А ты не подал тринадцать-ди. У тебя проблема.

Романов и глазом не моргнул. Он заговорил негромким, ровным тоном, держа голос под контролем:

– Пошли, Сэм. Пусть Шерлок Холмс скушает свой ленч, – и стал подниматься. Я проигрывал. Он не клюнул.

– Сядь! – рявкнул я. – Я не закончил.

Четверо людей через проход напротив застыли, не донеся вилки до рта, и уставились на нас. Я откинулся на спинку сиденья и, понизив голос, заявил:

– Чарли знал.

Мягко, ласково сжав плечо Романова, Сэм заставила его сесть. И поглядела на меня с прищуром – холодно, враждебно и бесчувственно. Сквозь узенькие щелочки проглядывали проблески голубизны. Этот взгляд, презрение, сталь сказали мне все. Я разглядел вероломство и коварство. В Уэллсли Сэм никогда не лукавила. Она была склонна забывать даты. Да и во время замужества не хитрила – не было нужды. Чарли осыпа́л ее вниманием и подарками, только бы отогнать собственных демонов, сопутствующих его секретам. Если уж на то пошло, Сэм всегда была открытой и невинной.

Вот потому-то она и нравилась Эвелин.

В этом взгляде я разглядел беспринципную интриганку. Сэм выковала альянс с Алексом Романовым. Она сама вырыла себе яму. Ее глаза – кобальтовые бритвы – сказали мне все. Ее беременность с «непорочным зачатием» и рядом не лежала. Чарли был стерилен. Она вынашивает ребенка Русского Маньяка.

– В каком это смысле Чарли знал? – вопросила она, теребя бретельку лифчика.

– У Чарли были свои проблемы. Не так ли, Сэм?

За нее ответил Романов.

– Что ты хочешь сказать, Гровер?

Он перестал потирать свои кулаки, положил локти на стол, сложил ладони будто для молитвы и потер кончик носа обоими указательными пальцами. И злобно воззрился на меня поверх этого церковного купола из пальцев.

Обернувшись к Русскому Маньяку, я произнес:

– Чарли скурвился не сразу. Сомневаюсь, что он хотел надуть хоть кого-нибудь. То бишь поначалу. Но промашки взяли над ним верх. В том-то и проблема со схемами Понци. Денег вечно не хватает. Как их ни маскируй – под фонд фондов или высокодоходные облигации, – они обязательно рушатся. Верно, Алекс?

Романов промолчал, невозмутимо взирая на меня. Без намека на эмоции. Оценивая меня взглядом. Подыскивая уязвимые места. Кружа, как боксер, готовый перейти в нападение. И наконец спросил:

– А я-то тут при чем?

– Чарли хотел отвалить, – не спасовал я. – Ему требовалось наскрести денег. Возня с поисками новых инвесторов даром не прошла.

Сьюзен Торп ему грозила.

– И что же с того?

– Выход он видел в тебе, Алекс. У тебя была грандиозная доходность. – Передразнивая его голос, я произнес: – «Мы маниакально одержимы прибыльностью».