Константин Столяров - Однажды в России

- Максим Демьянович, вам письмо! - выпалила она, пялясь на Судакова бесстыжими, размалеванными тушью глазами. - Надо же! Никогда бы не подумала, что вы - поэт!..

Тоня произнесла "пуэт", отчего Судакова передернуло, а его шея побагровела. Поспешно надев очки, он вынул из распечатанного конверта письмо, исполненное на служебном бланке общественно-политического и литературно-художественного журнала "Знамя", и пробежал глазами по тексту.

"Уважаемый товарищ Судаков!

Ваши стихотворения "Трудовые будни следователя" и "Элегия" написаны гладко, но в художественном отношении абсолютно беспомощно и какой-либо литературной ценности не представляют. Самого главного - поэзии - они не содержат. Поэтому об опубликовании не может быть и речи.

Когда в ночах подушки волглой

Я ощущаю мятый ком,

Тогда, внутри сомненья полный,

Лежу и думаю о том:

Любовь, любовь, с тобой вспотеешь,

Когда не знаешь, что сказать,

И боязно, что не сумеешь

Всю правду милой передать...

Это что, по-вашему, лирика? "Будни следователя" цитировать не стану, они еще наивнее по содержанию. Замечу только, что никаких "больших размышлений о труде работников милиции" в них нет.

Желаю Вам более осмысленного творчества.

С приветом!

По поручению редакции журнала..."

А дальше, в самом низу бланка, повисла чернильная закорючка...

Тоня давно ушла, оставив на память въедливый запах женского пота, а пригорюнившийся Судаков застыл в кресле, подперев лоб косточкой большого пальца.

Оба стихотворения действительно были написаны им прошлой осенью для управленческой стенгазеты к всесоюзному Дню милиции, но он и в мыслях не держал посылать их в Москву. Между тем тщательный осмотр почтовых штемпелей на конверте и реквизитов бланка свидетельствовал о подлинности письма... Что бы это значило?.. Неужели у них в коллективе единомышленников завелась паршивая овца, какой-то циничный отщепенец, который вздумал измываться над ним, майором Судаковым?! Не хочется в это верить, но факт - вещь упрямая...

Мода на омоложение кадров за два последних года изрядно перешерстила личный состав Следственного управления - не считая руководства, из ветеранов, кроме самого Судакова, остался только подполковник Малоешко Лев Климентьевич, его однокашник и начальник отдела, а на место отправленных на пенсию зубров пришли молодые, все как на подбор самоуверенные выпускники университета, ни уха ни рыла не понимавшие в следствии, зато хлесткие на язык. Именно они, эти шустрые мальчики, нарекли его Кунктатором.

Судаков университетов не кончал и понятия не имел, что означает данная ему кличка, но Малоешко просветил - в прозвище не содержится ничего оскорбительного, подрывающего авторитет майора. Дотошный Лев Климентьевич, спасибо ему, не, затруднился свериться с энциклопедическим словарем и установил, что Кунктатором (в русском переводе - Медлителем) в Древнем Риме обзывали полководца Квинта Фабия Максима за использование тактики изматывания противника в период Второй Пунической войны. Если прозвище подразумевает работу с подследственными для выявления истины по уголовным делам, так это не упрек, а скорее комплимент, заключил Малоешко, а если налицо полное совпадение имени Судакова с фамилией римлянина, то тем более обижаться не на что.

Но как ни старался Малоешко, по-товарищески успокаивая Судакова, а изнанка прилипшего к нему прозвища выпирала наружу - за глаза молокососы почем зря подтрунивали над ним. Однако подтрунивать - это одно, а ни за что ни про что, да еще путем подлога выставлять пожилого человека на посмешище - это совсем другое... Кто же тот негодяй, который строит ему козни?.. По всей видимости, младший обслуживающий персонал ни при чем, надобно искать гада среди следственных работников. Таковых в управлении насчитывалось семьдесят девять душ, и Судаков начал перебирать в уме одного за другим, но где-то на середине его отвлек телефонный звонок.

- Судаков! - назвался он, сняв трубку.

- Товарищ Судаков? - зажурчал приятный женский голосок. - Вас беспокоит Мария Сигизмундовна Тартаковская... Вы меня помните? Или уже забыли?

- Слушаю, - выжидательно отозвался Судаков. Никакой Марии Сигизмундовны он не помнил, хотя на память не обижался. Да и с какой стати он должен ее помнить?

- Ну как же, товарищ Судаков? - с вежливым укором произнесла Тартаковская. - По вашему постановлению у меня произвели обыск, заподозрив, будто бы я храню ценности Миши Рогова, описали часть моего имущества... На днях я услышала краем уха, что Миша осужден, и меня, простите, интересует: имею ли я право распоряжаться своими вещами?.. Вы меня слушаете?

- Да, да, - подтвердил Судаков, записывая в блокнот имя, отчество и фамилию собеседницы.

Осенью прошлого года он вел следствие по делу Рогова, промышлявшего спекуляцией иконами, однако каких-либо постановлений на обыск у возможных хранителей его ценностей не выносил, потому что Рогов шел на полном признании содеянного и добровольно выдал неправедно нажитое.

- Товарищ Судаков, что же вы мне скажете?

- Это не телефонный разговор,- ответил Судаков. - Приезжайте ко мне, на Каляева, 6, поговорим. Вы располагаете временем?

- Сейчас я свободна.

- Заказываю вам пропуск на... на пятнадцать часов. Вас устроит?

- Что я должна захватить с собой?

- Только паспорт и копию протокола обыска.

- Так мы не прощаемся? - кокетливо промурлыкала Тартаковская.

- Жду вас.

Положив трубку, Судаков по давней привычке уперся лбом в косточку согнутого большого пальца. Ну и денек выдался, нарочно не придумаешь! То ответ из журнала "Знамя", в который он ничего не посылал, то обыск по постановлению, которого он не выносил... Что бы это значило?.. Какой вред причинил он, Судаков, сызмальства писавший стихи к юбилейным и праздничным датам? Никакого. А сколько принес пользы? Добрая сотня замечательных борцов с преступностью, удостоенных нагрудных знаков "Почетный чекист" и "Отличник милиции", ушла на заслуженный отдых, в нарядных папочках из кожи или коленкора унося с собой стихотворные адреса, вышедшие из-под пера майора Судакова. Так над чем же насмехался гад, пославший его стихи в Москву якобы от имени автора? Только ли над майором Судаковым или же над святыми для советских граждан понятиями коллективизмом, активным участием в общественной жизни, самодеятельным творчеством рабкоров?! Кто же он, этот отщепенец?..

Чем больше растравлял себя Судаков, тем отчетливее в его мозгу вырисовывалось лицо вероятного обидчика - следователя, капитана милиции Затуловского Романа Валентиновича, профессорского отпрыска, умника и всеобщего любимчика. И оттого все горше и горше становилось у него на душе.