Константин Столяров - Однажды в России

- К нам приехал наш любимый... Здрасьте, дяденька!

- Здравствуйте, девушка! - не сразу отозвался изрядно опешивший Тизенгауз.

- Что, батя, опупел? - двумя тонами ниже произнесло существо. - Ну ты даешь! - И с оскорбленным видом удалилось за дверь, тяжело ступая жилистыми ногами.

"Они же педерасты! - запоздало прозрел Тизенгауз. - А я сдуру принял его за женщину!"

- Шалун, право слово, - нервно заметил Коростовцев. - Молодежь, какой с нее спрос?

Андрей Святославович предпочел отмолчаться и, чтобы скрыть смущение, достал из кармана пачку "Примы". Трофим Трофимович тотчас последовал его примеру, с той лишь разницей, что отдал предпочтение папиросам "Беломорканал".

Когда Тизенгауз в какой-то мере оправился от шока, выяснилось, что, воспользовавшись его растерянностью, Коростовцев с умыслом перемешал эмали. Пришлось восстанавливать статус-кво, после чего разгорелся торг, долгий и муторный, где стороны попеременно то сближались в ценах, мало-помалу уступая одна другой, то снова возвращались на исходные рубежи, чтобы начать процедуру чуть ли не с нуля. В итоге часа через два взмокший от пота Тизенгауз получил в свое распоряжение десять редких, прекрасно сохранившихся икон конца восемнадцатого - начала девятнадцатого века и еще четырнадцать похуже, менее старых, но в сносном состоянии, отсчитав за все 2510 рублей.

- Трофим Трофимович, еще раз подчеркиваю, что эмали взяты мною для обмена, так что, само собой разумеется, в течение месяца сделка может быть аннулирована, - сказал Тизенгауз, передавая деньги из рук в руки. - Согласны?

Таков был неписаный обычай, издавна принятый в кругу коллекционеров. А напоминал он об этом лишь потому, что скользкий по натуре Коростовцев в случае чего мог выкинуть фортель, сказав "я не я, и лошадь не моя".

- Могли бы не повторять, - недовольно проворчал Коростовцев. - Кого ни спроси, любой скажет, что слово мое - кремень...

Выйдя на улицу в четвертом часу пополудни, Тизенгауз с облегчением перевел дух. Наконец-то он вырвался из затхлого гомосексуального гнездовья, причем не на щите, а со щитом, победителем: в кейсе, бережно проложенные газетами, покоились две дюжины ростовских икон, открывших ему дорогу к обладанию полной серией нефритовых обезьян!

В этот миг торжества осмотрительный в тратах Андрей Святославович не думал о том, что у него на сберкнижке, откуда утром, перед поездкой к Коростовцеву, он снял две с половиной тысячи, оставалось всего одиннадцать рублей с копейками.

39. ЧЕРЕДА НЕОЖИДАННОСТЕЙ

- Такой опмен меня не устраифает, - заявил Витас, закончив осмотр последней из икон. - Я пойту, у меня много тел.

- Почему, Витас? - удрученно промолвил Тизенгауз, вглядываясь в непроницаемое лицо учителя из Паланги. - Мы обо всем договорились, я свои обязательства выполнил, а теперь вы без достаточных оснований...

- Не нато меня угофарифать.

В середине субботнего дня они сидели друг против друга на кухне, в квартире Тизенгауза, а между ними, на столе, облицованном светлым пластиком, ровными рядами лежали две дюжины икон на эмали.

- Я не уговариваю, а констатирую факт нарушения договоренности.

- Опмен - тело топрофольное.

- Принцип добровольности я не оспариваю, - заметил Тизенгауз. - Но не вижу объективных причин для отказа.

- Мне не нушны плокие эмали. Нушны корошие.

- Разве здесь нет хороших? - Тизенгауз поменял иконы местами таким образом, что в двух рядах, расположенных ближе к Витасу, оказались восемь лучших экземпляров.- Какие у вас претензии к этим эмалям? - Витас сдвинул белесые брови и наклонился над столом.

- Пожалуйста, выскажите ваши соображения, чтобы я уяснил себе, чего вы хотите.

Витас поднял правую руку, в раздумье подержал на весу секунд десять, после чего взял икону "Евангелист Лука" и приблизил к окну, чтобы внимательнее рассмотреть при дневном свете. При этом он сам отклонился вместе с табуреткой, которая угрожающе заскрипела под его грузным телом, на миг потерял равновесие и выронил икону. В падении она ударилась о радиатор водяного отопления и, изменив траекторию полета, очутилась на полу, под табуреткой. Нагнувшись, отчего его красный загривок приобрел темно-бурую окраску, Витас ощупью достал икону и вернул на прежнее место;

В нижней части иконы белел свежий скол.

Тизенгауз изменился в лице.

- Исфините, Антрей Сфятослафофич. - Витас вынул из заднего кармана потертый бумажник, отсчитал 25 рублей и, подсунув купюры под "Евангелиста Луку", спросил: - Этого путет тостаточно?

Тизенгауз кивнул.

Как ни странно, досадная неловкость литовца и, как ее следствие, форма, в которой он незамедлительно компенсировал нанесенный иконе ущерб, поумерили неприязнь, возникшую в душе Андрея Святославовича. Жест учителя из Паланги был характерен для настоящего коллекционера, в чем, применительно к Витасу, Тизенгауз начал было сомневаться.

- Может быть, остановимся на паллиативе? - предложил Тизенгауз. - Берите восемь ростовских эмалей в обмен на четыре обезьяны, а спустя месяца полтора-два снова приезжайте ко мне за остальными шестнадцатью. Теперь я уяснил себе, что вы предпочитаете, и впредь уже не ошибусь.

При всех недостатках эта полумера позволяла Андрею Святославовичу не упустить Витаса, закрепить их знакомство и пусть не сразу, а в два этапа заполучить календарь китайских императоров. "В апреле вернется из Англии профессор Крестовоздвиженский, и все проблемы будут решены, - про себя рассуждал Тизенгауз. - Само собой разумеется, профессор с радостью согласится уступить шестнадцать безупречных эмалей в обмен на мою икону Казанской Богоматери с окладом, украшенным восемью жемчужинами, и окажется в выигрыше. Но и я не прогадаю - нефритовые обезьяны оправдают эту потерю. Лишь бы мне досталась полная серия!"

Витас тупо уставился на Тизенгауза и не проронил ни слова.

- Так как, Витас, меняемся или не меняемся?

- Тумаю... - Литовец отвернулся к окну. Минуты три он молчал, проворачивая жернова мыслей, а потом встал со словами: - Корошо. Тафайте шесть эмалей, я посту, пософетуюсь с трутом. Приету опратно фечером, часоф ф тефять.

Напоследок Витас порылся в своем портфеле и оставил в залог трех обезьян.

Сам по себе этот его жест был в рамках правил, принятых в среде коллекционеров, однако Тизенгауз насторожился: все фигурки оказались теми же, что Витас показывал при первой встрече. Почему он не выложил других? спрашивал себя Тизенгауз, в волнении расхаживая из угла в угол. Что за этим кроется? Неужели какой-то фортель?

Опасения Андрея Святославовича не оправдались, хотя Витас все-таки изрядно потрепал ему нервы.

- Меняться не путу, трут отсофетовал, - вечером заявил он, едва переступив порог квартиры Тизенгауза. - Перите опесьян са теньги, по тфести пятьдесят руплей са штуку. Тафайте три тысячи, корошо?