Олег Егоров - Правила игры

Когда я поднялся на веранду, она была уже внутри.

— Ба, ты дома?! — Протащив за собой через «холодную» бумажные мешки с продуктами — мне они доверены отчего-то не были, — Вера Аркадьевна плечиком толкнула обитую дерматином дверь, ведущую во внутренние покои.

— Ну-ка! — Быстро догнав Веру, я поймал ее за хлястик и отдернул назад.

Она посмотрела на меня с недоумением.

— Где? — спросил я тихо.

— Слева! — прошептала Вера, проникаясь чувством опасности.

Слева на стене я нащупал выключатель. Шарообразный салатный плафон в бронзовой обертке озарил анфиладу: ряд закрытых комнат по обе стороны коридора тянулся до лестницы, ведущей наверх. Сунув руку за пазуху, я медленно двинулся вперед по ковровой дорожке. Скрипнула рассохшаяся половица. Ей вторил щелчок взведенного курка за дверью напротив.

— Вера?! Это ты?! — громко спросил напряженный женский голос. — Если не ты — буду стрелять!

— Я это, ба! Кто ж еще?! — Европа, замершая у входа, живо опередила меня и влетела в комнату.

Посреди комнаты, освещенной шандалом в четыре свечи, венчавшим нефритовый столбик-подставку, лицом к двери сидела в кривоногом кресле седая стройная старуха с поджатыми губами на суровом лице. На коленях ее лежала двустволка.

— Ты что же это, ба?! — чуть задержалась Вера, но тут же кинулась к ней обниматься. — В охоту разве собралась?!

— А собак не слышно, — прокомментировал я задумчиво.

Шаркать и кланяться перед старухой я не рвался: «Успеется!» А касательно же собак вопрос был не досужий: редкие хозяева не держат на таком распространенном участке пару зубастых сторожей.

— Собак бабушка не терпит, — пояснила Европа. — «Конвой, — говорит, — мне в той жизни надоел!» Охрану из дома выперла! Отец сердится, но поделать ничего не может. Глупо, да?!

— В доме кто-то есть, — отстраняя Веру, произнесла вдруг молчавшая до этого старая женщина.

Я ее понял правильно. И, поняв, отступил в коридор.

— Наверх одна лестница? — спросил я, прислушиваясь.

— Нет! Вы что, серьезно?! — Вера перевела взгляд с бабушки на меня.

— Всех прошу оставаться на местах, — официально предупредил я притихших женщин. — В людей без меня не стрелять. Даже в тех, которые — не Вера.

По лестнице, снабженной широкими отполированными поручнями, я поднимался неспешно и без опаски. «Кто-то», кто бы он ни был, если был вообще, вел себя как робкий чердачник. Или как смелый бомж. Другой бы не полез по громоотводу, рискуя свернуть себе шею, а высадил бы стекло ближайшей неохраняемой дачи, каких в поселке было тринадцать на дюжину. Во всех случаях этот «кто-то» вряд ли заслуживал пули.

Взойдя на второй этаж, я бегло его осмотрел: четыре комнаты крест-накрест со столовой в центре. Большой овальный стол, как и стулья вокруг с покатыми спинками, — все было спрятано в белые чехлы. Знать, давно семья вместе не собиралась. Два гобелена скромного достоинства с пейзажами на фоне виноградных холмов оживляли стену столовой. Между ними — портрет в тяжелой золоченой раме: седобородый старец со впалыми щеками и утопленными глазницами в сюртуке с медалькой на синем банте. Видно было, что Эль Греко здесь хотел заночевать, да передумал. Я стер пыль с латунной таблички посреди южной стороны багета. «Невельсон Исаак Аркадьевич» — гласила она со всеми подобающими «ятями». Ниже и более мелко: «Почетный гражданин Боровска, провизор». «Понимаем-с! Руфь Аркадьевна у нас — внучка провинциального аптекаря!» — Я еще раз осмотрелся. Более, кроме старца с медалью, никого подозрительного на втором этаже не сыскалось. И я полез на мансарду, отсеченную деревянным люком от нижних помещений. Приподняв бесшумно тяжелую крышку и не получив при этом пинок в лицо, я проворно выбрался в тесный коридорчик с двумя только уже окрашенными белой эмалью дверьми.

«Аты-баты, шли мильтоны из московского ОМОНа…» — посчитал я, куда мне ломиться. Выпало — направо. Достав кольт, я вынул обойму и с криком: «Все на пол, суки!» — ударил в дверь ногой. Дверные петли были столь слабы, что команда моя оказалась излишней. Упавшая дверь накрыла того, кто за ней притаился, но я этого даже сразу не понял.

— Лежать — не двигаться! — заорал я, вспрыгнув на выбитую дверь и, как учили, четко обведя дулом пистолета все темные углы.

— Лежу! — прохрипел кто-то из-под двери. — Сойди, крестный! Камбала буду!

— Давно здесь? — Сбросив дверь, я развернул к себе лицом пострадавшего чердачника и сунул ему кольт в ухо для острастки.

Бледный изможденный мужичок, не отвечая, к чему-то напряженно прислушивался. Я тоже прислушался: нет, после моего штурма в доме снова воцарилась полная тишина. Тут я смекнул, что бедолага прислушивается к дулу моего кольта, будто зачарованный ребенок к морской раковине. По лицу его блуждала мечтательная улыбка. «А он, мятежный, ищет бури, — подивился я. — Ну, хорошего помаленьку». Опустив пистолет, я повторил свой вопрос.

— Дак часов пять, — очнувшись, засипел прокуренным голосом чердачник. — С утра присматривался, потом — полез. Руки вон поободрал, хоть и газетами обернулся. Дом-то зимний. Топленый дом. Харчами, думал, разживусь, а повезет — и заночую. Как начал к темноте привыкать — шухер! Чинуши какие-то прикатили в «Пежо»: стали кульки да коробки в дом носить. Я до поры затаился да и закемарил, пока ты не поднял, мил-человек.

— Откуда знаешь, что на «Пежо»? — Я поверху обшарил демисезонное пальто чердачника. — Специалист?

— Что?! — Он шмыгнул носом. — A-а! Дак они для меня все на «Пежо»! Кто на заграничных колесах ездит, значит — на «Пежо»! Пежоны, значит!

— Четыре класса начальной школы? — Я изучил справку об освобождении: единственный документ, удостоверявший невзрачную личность бродяги.

— Зачем? — удивился он. — И два хватило! Четыре — штаны протирать! Ну, пойдем, что ль?!

— Куда это ты намылился? — спросил я, обдумывая участь задержанного.

— Как куда?! Ты даешь, хозяин! Известно — в «крытку»!

— Э-э, нет, дружок! — рассмеялся я. — На этот раз ты так легко не отделаешься! Сам фарт мне тебя, раззяву, послал! Держи-ка! — И протянул ему кольт.

— Чего это?! — всполошился чердачник, перекидывая с руки на руку, будто горячую лепешку, увесистый пистолет. — Ты чего, братан?! Которой масти?! Ты меня в свои разборки не путай! Я по «мокрому» не ходок!

Кольт со стуком упал к моим ногам.

— Дурак ты, батя. — Подобрав пистолет, я щелчком вогнал в него обойму. — Там два трупа внизу остывают, ты понял?! На тебе они теперь!

— Ка-ка-ка?.. — заикаясь, попятился от меня чердачник. — Ка-какие тру-тру?..

— Не три, отец! — Я поймал его за ворот и подтянул к себе. — Терки кончились! Видишь, я в перчатках?!

— Ну?! — Подбородок у воришки задрожал.