Анна Михалева - Сама себе враг

— Надо же, запомнил, — она прищурилась, — а ты-то здесь что делаешь?

Он пожал плечами с самым невинным видом:

— Не хотелось сидеть дома, решил погулять. Погода ведь замечательная! — холодный ветер налетел на них, встрепав ему волосы.

— Да уж! — ежась, вскрикнула она и неожиданно легко рассмеялась.

— Что?!

— Ты следишь за мной!

— А вот и нет, — он тоже улыбнулся, — просто люблю приходить на это место.

— Даже не стану делать вид, что поверила! — скопировала она его тон.

— И зря, — он перегнулся через ограждение и уставился на темную воду. — Где-то здесь работал мой дед.

— Водолазом? — Алена последовала его примеру.

— Почему водолазом? Он был капитаном.

— Звучит гордо.

— Да, его катер назывался «Пионер».

— Ты, наверное, любил деда…

— Я его и сейчас люблю. За его здоровье врачи не опасаются, скорее опасаются за здоровье его близких.

— Очень хочу познакомиться с твоим дедом. Я уже чувствую в нем родственную душу, — усмехнулась Алена.

— Он замучает тебя байками. Особенно любит рассказывать, как познакомился с бабушкой. По его версии, она тонула, а он, передав управление матросу, мужественно бросился ее спасать. Дело было в октябре. Правда, бабушка утверждает, что сама все это подстроила, что давно приглядела красавчика в тельняшке и, когда он проходил на своем потрясающем судне, прыгнула в воду и притворилась тонущей. А потом, уже когда вытащила деда и откачала его, тут и познакомились. У нее ведь первый разряд по плаванию, а вот дед до сих пор скрывает, что без катера так толком плавать и не научился.

— Господи! У всех какие-то романтические истории… — вздохнула Алена.

— А у тебя?

— У меня?!

— Помнишь, как мы с тобой познакомились?

— Хочешь сказать, что я сначала убила свою соседку, а потом и Журавлева только для того, чтобы увидеть тебя?

— У тебя извращенное чувство юмора, — Вадим повернулся к ней и вдруг совершенно некстати расплылся в добродушной улыбке, — но этот юмор, как ни странно, мне нравится.

— Еще добавь: «Ты такая забавная» — и я столкну тебя в реку, — к своему ужасу, Алена поняла, что почему-то смутилась. Она возблагодарила судьбу за то, что сейчас темно и не видно ее полыхающих щек.

— Значит, мир? — предположил он.

— Что-то не помню, чтобы я предлагала снова дружить. — «Почему же язык-то такой неповоротливый?»

— Алена, — он взял ее за руку, — давай закопаем топор войны хотя бы на время…

— Не знаю… — неуверенно протянула она, с ужасом понимая, что начинает «трепетать» ресницами. — Я свой топор закопаю неглубоко. Нет, лучше брошу его в кусты и прикрою тряпочкой.

— Очень великодушно!

Его рука была теплой и мягкой, но Алену все равно пробивала дрожь. «Просто кошмар какой-то, — подумала она и покраснела еще больше, — как в самом плохом, как в самом пошлом бульварном чтиве. Сейчас по спине прокатится холодная волна. Ох!» — именно так и произошло.

— Замерзла? — участливо осведомился он, заглянув ей в лицо.

— А ты решил закопать топор войны на случай, если я все-таки появлюсь в театре? — она отступила от него на шаг.

— Считаешь меня циничным, расчетливым типом? — Вадим нахмурился. — Может быть, мне просто не хочется ругаться с тобой? Надоело.

— А все-таки без меня ты пропадешь, — усмехнулась она. — Ну кто тебе поможет? Лина Лисицына?

— Лина ходит очень грустная. Я вчера встретил пьяного Федорова, надо же, он был кумиром моего детства. Особенно в том фильме, помнишь, где он играл комиссара?

— Какой именно фильм? Федоров всегда играл либо комиссаров в детективах, либо царей Горохов в детских сказках. — «Не хочет говорить о Лине, или она его действительно не интересует? Но Лина не может не интересовать мужика… Почему же он не хочет о ней говорить? Уже втюрился и боится признаться?»

— Федоров сболтнул, что ходят слухи, якобы Лисицына добилась роли Офелии нечестным путем: она, мол, шантажировала главного.

— Ну и что, — хмыкнула Алена, — это весьма заурядный прием. Просто так главный не отдал бы ей роль. Маша Клязьмина в театре более авторитетна, ее считают талантливее Лины, и поет она очень хорошо, а у Лисицыной нет слуха. Так что все музыкальные номера в любом случае исполнит Маша. Лисицына будет только открывать на сцене рот.

— Чем же она припугнула режиссера?

— Даже не думай об этом. Закулисные интриги запутаны покруче тех, которые показывают зрителям со сцены.

Они медленно побрели вдоль по набережной. Вадим так и не выпустил ее ладонь из своих пальцев.

— А с гуру ты говорил?

— Он невменяемый, — Терещенко протяжно вздохнул, — бормочет про какие-то «беды великие», а начинаешь его спрашивать, поворачивается и уходит.

— Просто ты неправильно спрашиваешь, — усмехнулась она.

— Ну да, у тебя это всегда получалось лучше… Слушай, — он вдруг остановился и снова посмотрел на нее, — завтра в театре сотый спектакль «Праздник жизни». Решили, несмотря ни на что, отметить это дело, тихо, по-семейному, без лишнего шума, чтобы, так сказать, разрядить атмосферу. Давай сходим на эту вечеринку.

— Ты решил разрядить гнетущую атмосферу своим присутствием? — хохотнула она. — Ты?! Следователь, ведущий дело об убийстве Журавлева?!

— Ну а что? — с невинным видом ответил он. — Подпоим гуру, поспрашиваем его. Мне кажется, он что-то знает.

— Ничего себе законные методы. Ты же представитель власти.

— А я посижу рядом, говорить-то с ним будешь ты, — Вадим тоже улыбнулся. — У тебя, правда, хорошо получается задавать вопросы.

— Ладно, — с энтузиазмом кивнула она, — значит, ты предлагаешь сотрудничество?

— Ну… — замялся он. — В каком-то смысле…

— Не-ет! — Наконец-то настал час ее мести! — Скажи: «Я олух, я не могу раскрыть убийство в одиночку».

— Не заставляй меня унижаться.

— Тогда ничего не выйдет, — она выдернула свою ладонь из его пальцев и решительно пошла вперед. Правда, не очень быстро — чтобы дать ему время опомниться.

— Алена! — ветер донес его голос. — Ты нужна мне.

За час до спектакля все в театре, по определению Алены, уже «стояли на ушах». В воздухе чувствовалась веселость. Разумеется, не от предвкушения игры перед зрителями — обычно сам процесс надоедает примерно к пятидесятому выходу в одной и той же пьесе. Возбуждение будоражило от перспективы расслабиться, когда занавес опустят после последнего акта. Пришли все, даже те, кого особенно не звали — отец Гиви, например. В костюмерной тетки Таи, по давно заведенному обычаю, устроили винно-водочный склад, который пополнялся с каждым появляющимся персонажем. Все как-то раскрепостились, даже улыбались, словно дамоклов меч ужасного убийства на время растворился в воздухе. Злился только главный режиссер. Общая расхлябанность его нервировала. Он уже успел наорать на Федорова, явившегося и на этот раз «чуть-чуть нетрезвым». Тот вальяжно принял критику и похлопал начальство по плечу.